– Катюш, ты чего тут? – встал отец рядом с ней, не отрывая глаз от лица Светы.
– Поговорить надо, – уныло опустила она глаза в землю.
– Хорошо. Посиди вон на той скамейке, подожди меня. Я только передачу отнесу и приду. Передачи только до десяти принимают, а Светланке кефир нужен. И бульон…
– Да ладно, подожду, конечно. Иди…
Скамейка оказалась та же самая, на которой она нашла отца в то утро, в день свадьбы. Вернувшись, он сел с ней рядом, неловко уставился на свои заскорузлые руки со следами въевшейся под ногтями краски. Потом поднял на нее глаза – счастливые и виноватые.
– Вот, ремонт пришлось срочно затеять… Светланку через два дня выписать обещают, так что…
– А кто родился-то, пап? Мальчик, девочка?
– Мальчик. Вес три пятьсот, рост пятьдесят два. Здоровенький, говорят.
– Ишь ты – здоровенький… А ты боялся! Молодец. Поздравляю.
– Спасибо, дочка! Я так рад, что ты… Что ты меня…
– Что – я тебя? Не осуждаю и понимаю?
– Ну да…
– Пап… Вообще-то я не затем сюда заявилась, чтобы не осуждать и понимать. Меня мама попросила. Ты иди к ней сейчас. Она поговорить с тобой хочет.
– Ты думаешь, надо идти? А может, вообще не надо?
– То есть как?
– Ну… Возьму и больше не приду. И все дела. И без всяких разговоров. Она и так все поймет.
– Нет. Ты не прав, папа. Поговорить в любом случае надо. Ты ж не ребенок, чтобы из дома вот так сбегать. Или ты боишься?
– Боюсь. – признался отец. – Конечно, боюсь. Черт знает, почему, но я действительно боюсь! Нет, ну вот объясни мне – почему я ее так боюсь?! Нормальный вроде мужик, не шизофреник, а ничего с собой не могу сделать. Тридцать лет прожил бок о бок, и все тридцать лет боюсь! Не могу, не могу больше жить в этом страхе. Смешно, честное слово…
– Иди, пап. Она тебя ждет. Не бойся. Пусть она хотя бы выговорится. В конце концов, надо проявить уважение к женщине, с которой ты прожил тридцать лет.
– А как ты думаешь, Кать, может, мне ей сразу, с порога, заявить…
– Ой, хватит уже! Не вздумай со мной на эту тему советоваться, ради бога! Я тебе не советчица, я тебе дочь! И представь себе – мне тоже больно!
– Извини, Кать.
– Да ничего…
– Ну тогда я пошел?
– Иди…
Катя не стала смотреть ему вслед, сидела, низко опустив голову и разглядывая упавший под ноги желтый кленовый лист. Долго сидела. К желтому листу прибавился еще один – бледно-зеленый, по-осеннему неспелый, значит. Думать ни о чем не хотелось. И со скамейки вставать не хотелось. Надо бы на работу вернуться, но – не хотелось, и все тут. В сумке зазвонил телефон, и она автоматически сунула в ее нутро руку. Взглянув в окошко дисплея, раскрыла удивленно глаза. Надо же – Сонька о ней вспомнила! Не может быть!
– Да, Сонь! Привет!
– Привет, Катька! Ну, как ты там? Не сварилась еще в мамкином деспотизме? Живая?
– Да живая, живая, Сонь… А ты как?
– А что – я? У меня, как всегда, все о’кей! Я чего звоню-то, Кать… Ты ведь сейчас наверняка дома сидишь, да? Работу еще не нашла?
– Почему? Я работаю!
– Где?
– В детдоме…
– Где?!
– В детдоме, а что?
– О господи… Я чувствую, тебя совсем родители в бараний рог согнули. Что это за работа – в детдоме? Ты вот что… Давай-ка сюда срочно приезжай! Ко мне! Прямо сейчас дуй на автостанцию и сваливай из своего Макарьевска! Считай, что это побег!
– Из Егорьевска, Сонь.
– Ой, да какая разница! Все равно там делать нечего – ни в Макарьевске, ни в Егорьевске.
– А у тебя что я буду делать? С министрами командированными спать?
– Ага, размечталась! На такие дела и без тебя желающие найдутся. Я тебе место клёвое нашла, Катьк! В министерстве у Алика, в управлении кадровой службы! У них там как раз новая волна пошла, и всех стариканов поувольняли. Ну, я и замолвила за тебя словечко. Алик поначалу про тебя и слышать не хотел, все не мог ту историю с Вахо забыть, а потом ничего, расщедрился. Пусть, говорит, приезжает. Так что вместе работать будем, как две молодые и красивые специалистки. А жить будешь в общежитии, тебе комнату дадут. Отдельную. Давай, дуй сюда быстрее!
– Погоди, Сонь! Я не могу так сразу… – в растерянности забормотла Катя. – Да и вообще. Я тут мальчику одному обещала…
– Какому мальчику? Ты мужика себе, что ли, нашла?
– Да нет! Из детдома мальчику…
– Слушай, ты случаем крышаком не поехала, в Макарьевске своем? Я тебе работу предлагаю, а ты мне про мальчика какого-то талдычишь! Давай дуй на вокзал, прыгай в автобус! Тоже мне, мальчику она обещала, Макаренка новоявленная! Я из-за нее тут прогибаюсь, а она… Сволочь ты после этого неблагодарная, Катька! Все, жду! И давай быстрее, пока я окончательно не разобиделась! Отбой!
В ухо полились короткие гудки отбоя – такие же возмущенные, как только что отзвучавший Сонькин голос. Катя оторопела – не умела она сразу выпрыгивать из направленной на нее волны чужого возмущения. Тонула в ней сразу, будто судорогой сведенная. Вот и сейчас – чуть было не соскочила с места, получив Сонькину строгую установку «дуть на вокзал». Чего уж там – она всегда была человеком установки. С детства привыкла. Стоило маме плеснуть в ее сторону приказом, и готова была к его исполнению. Но это ж мама, а тут – Сонька! Смешно, ей-богу…
Хмыкнув, Катя повертела головой, глубоко вздохнула, прикрыла на секунду глаза. Так. Надо бы как-то с мыслями собраться. Не с Сонькиными, а со своими собственными. Хорошее, конечно, выражение кто-то придумал относительно мыслей, с которыми надо собраться. А как с ними соберешься, если после Сонькиного звонка противное нытье в организме образовалось? И не нытье даже, а самое настоящее искушение? Как говорится – и хочется, и колется, и мама не велит? Может, и впрямь к Соньке рвануть? Разрешить все проблемы разом? И в самом деле – чем таким она, «Макаренка новоявленная», может помочь мальчику из детдома? У каждого своя судьба, как Лариса говорит…
– Здрассьть! А вы чего тут сидите?
Вздрогнув, Катя вытолкнулась из своих так и не собравшихся мыслей, удивленно уставилась на два джинсовых столба, застивших перед глазами все пространство. То есть, конечно, и не столбы это были вовсе, а чьи-то мощные ноги, затянутые в дешевый джинсовый суррогат. Подняв голову вверх, она тут же узнала и хозяйку ног. Наташа. Уборщица из детдома.
– Доброе утро, Наташа. А вы как здесь?
– Да вот, подружке передачку принесла… Она на сохранении здесь мается, подружка-то. От нервов на сохранение попала. Да и то, попадешь тут! Связалась с одним, а он женатый оказался! Как узнал, что Машка беременная, и в кусты! Машка – это подружка моя…