История Англии от Чосера до королевы Виктории - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Маколей Тревельян cтр.№ 100

Поэтому Иеремия Бентам, отец реформы английского закона, рассматривал Блэкстона как заклятого врага, который стоял на пути перемен, приучая людей делать фетиш из законов Англии в той именно форме, в которой они когда-то появились, – в форме, продиктованной не потребностями настоящего века, а потребностями веков, давно прошедших.

Первый удар по Блэкстону был нанесен в «Фрагментах о правлении» молодого Бентама в 1776 году, в том плодотворном году, который увидел опубликованными «Богатство народов» Адама Смита, первую часть «Истории» Гиббона и американскую Декларацию независимости. Когда восьмидесятичетырехлетний Бентам умер в 1832 году, законы Англии только что начали отличаться от тех, какими они были тогда, когда он впервые осудил их в дни Блэкстона. Однако его продолжительные усилия не были напрасны, так как он привил свои взгляды подрастающему поколению. С этого времени наши законы быстро изменялись в согласии со здравым смыслом и принципами утилитаризма, сформулированными Бентамом.

Реформа должна была стать особым вкладом XIX века. Особым вкладом более раннего ганноверского периода было установление правления закона; а этот закон, со всеми его тяжелыми ошибками, был все-таки законом свободы. На этом прочном основании были построены все наши последующие реформы. Если бы XVIII век не установил закона свободы, то XIX век в Англии прошел бы в революционных насилиях вместо парламентских изменений закона.

Те злоупотребления законом о бедных, о которых так много было слышно в Англии XVIII века, вызывались недостатком современных органов управления и, кроме того, полным отсутствием контроля со стороны какой-либо центральной организации. Проблема бедности и безработицы была, по существу, национальной или по крайней мере региональной, однако каждому маленькому приходу приходилось решать ее своими силами, находясь притом в состоянии враждебности один к другому. Деревенское невежество и приходская зависть должны были разрешать эту ужасную проблему соответственно своим собственным намерениям, и главной их заботой было изгнать из прихода всякого, кто предположительно мог увеличить бремя налога в пользу бедных, – политика, которая ограничивала текучесть рабочей силы и резко увеличивала безработицу. Но проблема бедности в Англии имела то преимущество перед проблемами полиции и тюрем, что закон обязывал каждый приход собирать налог в пользу бедных и тратить его на бедных этого прихода, в то время как налогоплательщики считали большой тягостью для себя, если местный судья повышал какой-нибудь налог для оплаты расходов на дороги, тюрьмы, на улучшение санитарных условий или на полицию.

Сельская Англия управлялась патриархальной властью мировых судей. Это им надлежало решать, должен ли быть увеличен местный налог для какой-либо цели и как его следует расходовать. Судьи, номинально назначаемые короной, в действительности назначались лордом-наместником графства под влиянием мнения местного дворянства. Будучи номинально государственными должностными лицами, мировые судьи фактически представляли местную территориальную власть. Тайный совет не держал их больше в страхе и не руководил их действиями на основе национальных принципов, как во время Тюдоров и первых Стюартов. Революция 1688 года была до некоторой степени восстанием этих неоплачиваемых местных чиновников против центрального правительства, злоупотреблявшего их лояльностью и в политике, и в религии. Из-за безрассудного властолюбия Якова II привилегии парламента и вольности англичан были вновь утверждены ценой значительного ослабления центрального контроля над местными властями даже в тех вопросах, которые были не политическими, а социальными. Тайный совет, стремясь к абсолютной власти во всех делах, потерял даже ту свою власть, которой прежде пользовался для общего блага. Можно сказать, что в XVIII веке мировые судьи скорее контролировали центральное правительство через большие национальные квартальные сессии парламента, чем сами находились под каким-либо контролем правительства. Повсюду местные власти не считались тогда с «Уайтхоллом». Власть и функции мировых судей охватывали все стороны жизни графства. Они осуществляли правосудие на квартальных или на малых сессиях мировых судей или в частном доме отдельного мирового судьи. Они должны были следить за поддержанием дорог и мостов, тюрем и работных домов. Они давали разрешения на открытие трактиров. Они взимали налоги в графстве в тех случаях, когда вообще взимался какой-либо налог. Все это и сотни других дел графства находилось под их контролем. Однако они не имели никакого собственного аппарата или штата чиновников для осуществления задач местной администрации. Содержание штата вызвало бы необходимость в новом налоге, который жители графства не были расположены платить, – они предпочитали бездействующее местное управление, лишь бы оно было дешевым. Современная английская практика столь отлична в этом отношении, что трудно представить, насколько велики были эти изменения.

В середине столетия Филдинг, Смоллет и другие писатели, видевшие несправедливость жизни, писали едкие сатиры о безответственности мировых судей и их частых злоупотреблениях, приводивших к тирании и фаворитизму. Существовал тип продажных мировых судей, известных под именем «торгующих судей». Это были люди из низших слоев общества, которые добивались чиновничьих постов, чтобы извлечь из своего положения финансовую выгоду. Но, вообще говоря, судьями, которые делали наибольшую работу в сельских районах, были зажиточные сквайры, достаточно богатые, чтобы не быть продажными или нечестными, достаточно гордые, чтобы выполнять тяжелую общественную работу безвозмездно, стремившиеся снискать расположение соседей, но часто невежественные и полные предрассудков, не желавшие совершать несправедливость, но часто допускавшие произвол.

Обычно ошибочно рассматривают XVIII век в Англии как век нерелигиозный. Этический кодекс, основанный на христианской доктрине, был тогда правилом жизни для значительно большей части общества, чем это было в периоды позднего средневековья и Тюдоров. В самом деле, век Уэсли, Каупера и Джонсона был, может быть, столь же «религиозным», как и XVII век, хотя он перестал бороться с мечом в руках с враждебными доктринами христианства и был, следовательно, до некоторой степени более терпимым к еще более широкому различию мнений.

Вывод Локка, что веротерпимость была не только политической уловкой, но, несомненно, справедливой и правильной мерой, постепенно становился в XVIII веке общепризнанным. Доказано, что веротерпимость вовсе не сделала этот век менее христианским. Человеческий опыт так долго ассоциировал религию с ^;нетерпимостью, что, когда нетерпимость несколько поостыла, люди подумали, что религия пришла в упадок. Это заключение можно оспаривать.

Даже Локк, писавший в царствование Якова II и Вильгельма III, утверждал, что ни атеист, ни католик никак не могли претендовать на терпимость со стороны общества, так как один подрывал нравственность, а другой – государство. Но в действительности и тот и другой извлекли пользу из той более либеральной и веротерпимой философии, распространению которой в следующем столетии способствовало влияние самого Локка.

«Разумность христианства» Локка (само название отмечает нечто новое в мышлении и религии) явилась отправным пунктом для двух новых течений – широкой веротерпимости, которая на некоторое время стала преобладающим настроением англиканской церкви (хотя это еще не был методизм), и английского деизма, на который все респектабельные англичане смотрели с подозрением.