Песни мертвого сновидца. Тератограф - читать онлайн книгу. Автор: Томас Лиготти cтр.№ 2

— Зачем?

— Зачем? Кто знает? Когда просишь психопата объяснить причины его поведения, все запутывается еще больше. А Джон Доу — сам хаос.

— Ты о чем? — спросила Лесли.

Ее муж лишь отрывисто засмеялся, а потом замолк, словно пытаясь найти подходящие слова.

— К примеру, вот небольшая сцена из сеанса, который у нас был сегодня. Я спросил его, знает ли он, по какой причине оказался в тюрьме.

«За проказы», — ответил он.

«И что это значит?»

«Плохой, плохой, плохой. О, ты очень плохой, вот ты кто».

Его детские истерики звучали так, словно он пародировал своих жертв. Уже был конец дня, я был сыт работой по горло, но опрометчиво продолжил сессию.

«Ты знаешь, почему не можешь уйти отсюда?» — спокойно продолжил я, хотя и понимал, что всего лишь перефразировал свой первый вопрос.

«Кто говорит, что не могу? Уйду, когда захочу. Сейчас у меня просто нет желания».

«Почему же?» — естественно, заинтересовался я.

«Я только сюда попал. Подумал, что пора отдохнуть. Мои проказы иногда отбирают столько сил. Но я хочу быть там, с остальными узниками. У них же, полагаю, царит такая воодушевляющая атмосфера. Когда я смогу к ним попасть, ну когда?»

Ты можешь в это поверить? Будет варварством бросить его к остальным заключенным, хотя — чего тут говорить — он такую жестокость заслужил. Обычные пациенты плохо смотрят на преступления вроде тех, которые совершил Доу. Они считают, что такие поступки плохо отражаются на них, ведь у нас-то, конечно, сидят самые заурядные грабители, убийцы, и кого там только нет! Всем нужно чувствовать превосходство хотя бы над кем-то. Я не могу предсказать, что случится с Доу, если мы отправим его в общий блок, а там выяснят, за что его сюда посадили.

— Значит, ему придется остаться в психиатрическом отделении до конца срока? — спросила Лесли.

— Он так не думает. Он считает тюрьму особого режима своего рода курортом, помнишь? Полагает, что может уйти, когда захочет.

— А он может? — спросила Лесли, и в голосе ее не слышалось даже намека на иронию.

От жизни в тюремном городе ее терзал жуткий страх — ей постоянно казалось, что неподалеку орда изуверов планирует побег, и от дома Мунков заключенных отделяют лишь очень тонкие, чуть ли не бумажные, стены. Воспитывать ребенка в таких условиях Лесли не желала и именно поэтому возражала против новой работы мужа.

— Лесли, я уже говорил тебе, что из этой тюрьмы практически никто не сбегал. Если пациент выбирается за периметр, то его первый импульс — это практическое самосохранение. Он старается уехать как можно дальше от этого города, и поэтому Нолгейт — самое безопасное место в случае такого невиданного события. Да и в любом случае, даже если кому-то и удается выбраться, их задерживают через несколько часов после побега.

— А такие, как Джон Доу? У него есть чувство «практического самосохранения», или же он будет слоняться поблизости и заниматься своим делом там, где ему удобнее?

— Такие, как Джон Доу, если все идет своим чередом, вообще никогда не сбегают. Они бьются о стены, а не прыгают через них. Ты понимаешь, о чем я?

Лесли сказала, что поняла, но ее страх не ослаб, так как источник его крылся в воображаемой тюрьме воображаемого города — такого, где могло случиться что угодно, и чем ужаснее, тем вероятнее. Она никогда не отличалась болезненностью или мнительностью, и столь непривычные черты в собственном характере ее отвращали. И пусть Дэвид ревностно убеждал ее в полной безопасности тюрьмы, он сам был явно глубоко встревожен. Сейчас он сидел совершенно неподвижно, держа бокал между коленями, и, кажется, к чему-то прислушивался.

— Что случилось, Дэвид? — спросила Лесли.

— Кажется, я услышал… какой-то звук.

— Какого рода?

— Не могу точно описать. Словно отдаленный шум.

Он встал и осмотрелся, словно желал увидеть, не оставил ли звук красноречивую подсказку где-нибудь в тишине дома, возможно, грязный и жирный акустический след.

— Пойду проверю, как там Норлин, — сказал он, поставив бокал на столик рядом со стулом.

Затем пересек гостиную, поднялся по лестнице на второй этаж. Заглянув в щель приоткрытой двери, Дэвид увидел, что маленькая фигурка дочери спокойно лежит, обняв плюшевого Бэмби. Иногда она все еще спала с игрушечными друзьями, хотя уже была довольно взрослой. Но психолог-отец старался не давить на дочь и не оспаривал ее право на собственный уют. Прежде чем покинуть комнату, доктор Мунк опустил створку окна, приоткрытую из-за теплого весеннего вечера.

Когда он вновь вернулся в гостиную, то сообщил жене восхитительно обыденную новость о том, что Норлин спокойно спит. Лесли налила еще два бокала, и в ее жестах виднелись еле заметные отголоски радостного облегчения, после чего сказала:

— Дэвид, ты говорил, что у тебя была «очень долгая беседа» с этим Джоном Доу. Не то чтобы я испытывала болезненное любопытство — ничего подобного, но, может, ты все-таки смог его разговорить? И он рассказал что-нибудь о себе? Хоть что-нибудь?

— О да, — ответил доктор Мунк, перекатывая во рту кубик льда. Теперь психиатр, казалось, чуть расслабился. — Можно сказать, он рассказал о себе все, но нес полную чушь — маниакальный бред. Я совершенно между делом задал ему вопрос, откуда он родом.

«Ниоткуда», — ответил он, словно безумный простак, не знающий собственной семьи.

Я попытался снова: «Ниоткуда?»

«Да, совершенно верно, герр доктор. Я же не какой-нибудь сноб, который будет напускать на себя важный вид и притворяться, что родом из какой-то важной точки в вашей географии. Ге-о-гра-фи-я. Какое смешное слово! Мне нравятся все ваши языки».

«Где ты родился?» — спросил я, измыслив альтернативную форму вопроса.

«В смысле, в каком времени, замысловатый ты наш?» — ответил он и так далее. Я еще долго могу пересказывать этот диалог…

— Ты прекрасно имитируешь Джона Доу. Не могу не заметить.

— Спасибо, но долго так продолжать я не могу. Уж слишком трудно будет сымитировать все его разные голоса, акценты и степени внятности речи. Я не уверен, но, возможно, у него синдром множественной личности. Мне надо будет еще изучить записи наших сеансов, посмотреть, нет ли там каких-нибудь последовательных паттернов, чего-нибудь, что поможет детективам установить его подлинное имя. К сожалению, даже если мы узнаем, кто же такой Джон Доу на самом деле, сейчас это будет лишь формальностью, мы всего лишь подчищаем хвосты. Его жертвы мертвы, и смерть их была ужасной. Больше ничто не имеет значения. Конечно, когда-то Доу был чьим-то любимым сыном. Но я больше не могу притворяться, что детали его биографии хоть чем-то мне интересны: имя в свидетельстве о рождении, где он вырос, почему стал именно таким. Я — не эстет патологий. Я никогда не хотел изучать умственные болезни без надежды излечить их. Так почему я должен тратить свое время на помощь таким, как Джон Доу? С психологической точки зрения, он живет в ином мире, отличном от нашего. Я раньше верил в реабилитацию, отрицал исключительно карательный подход к преступной деятельности. Но эти люди, эти твари в тюрьме — они лишь уродливое пятно на нашей планете. К черту их! Будет больше пользы, если их всех пустить на удобрения, я так скажу.