Империя из песка - читать онлайн книгу. Автор: Кайла Олсон cтр.№ 12

Финнли кивает, и они с Хоуп скрываются за деревьями. Тайком радуюсь, что наше с Алексой задание пока не требует углубляться в джунгли. Наверняка мы обнаружим все необходимое возле нашей поляны.

Растения с узкими, идеальными для плетения листьями покачиваются на ветру, как зеленые опахала над головами взмокших королей. Срываем как можно больше, складываем их в сверток из моей желтой кофты – вряд ли она пригодится мне в такую жару.

– Выкладывай уже, – требует Алекса, сдирая листья с ветки одним движением. – Ведешь себя странно.

Пытаюсь найти в себе прямолинейность, которую Алекса явно оттачивала всю жизнь. Проблема в том, что я понятия не имею, с какого вопроса начать.

– Расскажи, как ты все провернула, – решаюсь я.

Справляюсь с особенно густым пучком при помощи ножа и выпускаю из руки пружинистый стебель.

– Нам хватит листвы? – спрашивает Алекса.

Конечно, хватит, однако я ничего не говорю, надеясь, что мое молчание заставит ее откровенничать. Алекса обдирает с оголившейся ветки пять листков, один за другим, и бросает их в сверток. И закатывает глаза: дескать, опять ты взялась за свое.

– Как я провернула что именно? Как собрала бомбы? Или как прятала их от надзирателей?

Ее слова взметаются между нами бурной волной, которая уносит все мои возражения к океану.

– Или, – цедит Алекса сквозь зубы, – как я справилась в одиночку? Или как могу жить с руками по локоть в крови?

Ее глаза стекленеют от невыплаканных слез. Почти ощущаю укол вины, но вспоминаю, что Алекса сама решила пролить свет на свои тайны. И что проливала она не только его.

– Убери нож.

Проследив за ее взглядом, вижу, что успела сжать рукоять – да так, что костяшки пальцев побелели. А я ничего и не заметила. Вообще забыла, что держу нож.

Осторожно складываю его и прячу в карман, где ютится пузырек с останками моего отца.

– Слушай, я тебе уже объясняла, – морщится она. – Я стремилась убежать не куда-то, а просто прочь. Я не вру.

Алекса ловко расстегивает кожаный ремешок наручных часов: их циферблат всегда покоится на внутренней стороне запястья. Часы падают на песок, но она не обращает внимания и поднимает ладонь, как будто собирается мне помахать.

На бледном запястье, чуть ниже кисти, красуется татуировка: волчья морда.

Та самая.

– Ты одна из них?!

Выражение ее лица, на котором пляшут тени и лучики света, с порывом ветра меняется. Мгновенно настораживаюсь – теперь всякий раз, глядя на Алексу, я вижу призраки тех, кого отняла Стая.

– Прекрати пялиться на меня.

Она срывает с ближайшего растения пучок листьев.

Перевожу взгляд на океан. Все, что мне хочется сказать и спросить, сплелось в тугой ком, осевший где-то внутри.

Алекса резко сует листья в сверток из кофты – и тот падает на песок.

– Не стоило этого делать, – бормочет она и уходит к поляне, которую мы потихоньку обустраиваем.

Я не возражаю.

Наклоняюсь за рассыпавшимися листьями и замечаю блестящую на солнце застежку. Алексе нельзя беспечно разгуливать без часов. Разве она не понимает, что иначе ей придется раскрыть карты? Я могла бы ее окликнуть, но молчу. Остальные имеют право знать. Я не собираюсь им ничего говорить, облегчать Алексе задачу. Пусть все расскажет она сама, глядя им прямо в глаза. Она увидит их гнев. И боль.

Бреду к берегу, усаживаюсь на песке. Прибой щекочет пальцы ног. Благодаря Волкам – и Алексе – у меня годами не было возможности свободно расположиться у воды. С каждой набегающей волной накатывают исполненные горькой радости воспоминания. Моя крошечная семья, много лет состоявшая только из нас с отцом. Костры, которые мы жгли с Берчем под светом луны, поджаренный на огне зефир. Ракушки, морские звезды, замки из песка. Чайки, воровавшие у нас хлеб.

Мой мир, который я принимала как должное.

Порыв холодного ветра заставляет кожу покрыться мурашками. Вытряхиваю листья из любимой кофты и натягиваю ее на себя. Пока солнце еще не зашло, мне будет тепло. Надеюсь, что, когда настанет пора ложиться спать, от ветра меня защитят густые заросли вокруг поляны.

Принимаюсь за работу, сплетаю листья друг с другом. Занятие умиротворяет. Когда я заканчиваю третью подстилочку, солнце исчезает с посеревшего неба. Смеркается. Подушечки пальцев горят; куча листьев существенно уменьшилась – на четвертую подстилку их уже не хватит.

Замечаю неподалеку пару босых ног – Хоуп.

– Я присяду?

– Если найдешь свободный дюйм, – сметаю в сторону остатки листвы. – Сейчас горячий сезон – и на пляже не протолкнуться.

– Ох уж эти туристы! – Хоуп падает на песок, вытягивает стройные загорелые ноги и качает головой: – Ты могла вообразить, что будешь скучать по туристам?

– Я никогда не думала, что буду скучать по стольким вещам.

И не думала, что столько потеряю.

– Моя старшая сестра вечно жаловалась на них, мол, нет никого хуже туристов, – рассказывает Хоуп. – Она работала официанткой в рыбном ресторане на пирсе Санта-Моники.

– Вы оказались в Техасе вместе?

После дня Зеро людей начали запихивать в лагеря, построенные в основном на побережьях, где было опаснее всего. Таким образом Волки хотели разбить как можно больше семей. Я оказалась из тех немногих, кому повезло: меня оставили в своем родном городе.

Бабушка – с одной стороны, дедушка – с другой, пара блудных дядюшек… Не представляю, где они теперь. И живы ли вообще.

Хоуп не отвечает, и я впервые за время нашей беседы отвожу взгляд от океана. Хоуп подтягивает к себе колени, обхватывает их руками. Утыкается подбородком.

– Мне не дали попрощаться.

Не помню никого, кому бы такое позволили.

– И мне тоже. Ни с мамой, ни с бабушкой, ни с дедушкой.

Мама, правда, умерла задолго до войны.

– Никаких братьев или сестер?

– Единственный ребенок.

Берч был почти что членом семьи. Если бы до двадцати лет дожили мы оба, то Берч, наверное, действительно им бы стал.

– Иногда думаю, что так лучше, – добавляет Хоуп. – То есть проще. Не обязательно лучше.

Я не теряла ни братьев, ни сестер, но я ее понимаю. У меня сотни раз возникали похожие мысли: когда от сердца отрывают кусок за куском, быстро начинаешь жалеть о том, что еще помнишь, каково это – иметь целое сердце.

И никто не станет спорить, что целое бьется гораздо лучше разбитого.

Хоуп погружает пальцы ног в песок.

– Как темно, – произносит она. – Надо же!