Аристократия и Демос. Политическая элита архаических и классических Афин - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 45

В середине 440-х гг. до н. э. внутриполитическое противостояние в Афинах особенно обострилось. Впрочем, строго говоря, действительно серьезных опасений за свое лидерство Перикл мог не испытывать. Создается впечатление, что группировка его противников во главе с Фукидидом, сыном Мелесия, смирилась с положением «вечной оппозиции». Каких-либо новых, нестандартных ходов в политической борьбе «фукидидовцы» придумать не могли и ограничивались тем, что снова и снова повторяли все те же обвинения против Перикла – в том, что он слишком жестко эксплуатирует союзников по Архэ, хотя нужды в этом уже нет ввиду окончания войн как с Персией, так и со Спартой, и в том, что он напрасно тратит государственные средства на грандиозные строительные проекты. Демос, вполне удовлетворенный существующей ситуацией, по большей части просто не воспринимал эти нападки.

В целом борьба велась не на равных: влияние Перикла в 440-е гг. до н. э. было чрезвычайно значительным, а Фукидиду еще нужно было завоевывать авторитет. Впрочем, не исключено, что, если бы события были предоставлены своему естественному ходу, в очередной раз повторилась бы извечная парадигма афинской политики: популярность Перикла рано или поздно пошла бы на спад (он попросту «приелся» бы демосу»), оппозиция в свою очередь усилилась бы, и в конечном счете одна группировка элиты сменила бы у власти другую. Так бывало уже не раз. Каким прочным казалось положение Кимона на протяжении большей части 460-х гг. до н. э.! И все-таки одной политической неудачи (инцидента с отсылкой афинского контингента спартанцами в 462 г. до н. э.) оказалось достаточно, чтобы Кимона постигла полная опала.

Однако на этот раз естественному ходу события не были предоставлены. Перикл вновь проявил себя как выдающийся стратег внутриполитических комбинаций, обладающий искусством прогнозирования и способный предотвратить неблагоприятные для себя варианты. Он сделал самый дальновидный шаг, какой только был возможен при имеющихся обстоятельствах, а именно искусственно форсировал события. По сообщению Плутарха (Перикл. 14), он вступил в борьбу с Фукидидом, инициировал остракизм, подвергался опасности изгнания сам, но в конечном результате добился удаления из полиса своего противника. Иными словами, Перикл заблаговременно пошел на остракизм, не дожидаясь, пока силы сторон уравняются. Соответственно, реальная опасность, которой он подвергался, была не столь уж и значительной. Исход голосования черепками, пожалуй, можно было предсказать заранее: жертвой остракофории оказался Фукидид.

Именно после только что описанного события в Афинах сложилась ситуация, которую Плутарх (Перикл. 16) характеризует так: «После падения Фукидида и изгнания его остракизмом он (Перикл. – И. С.) не менее пятнадцати лет обладал непрерывной, единоличной властью, хотя должность стратега дается на один год. При такой власти он остался неподкупным».

Из этих слов однозначно следует, что Перикл не менее пятнадцати лет подряд непрерывно занимал должность стратега, то есть был избираем на нее ежегодно. Если он и раньше мог считаться лидером государства, то отныне воистину стал лидером «безальтернативным», вообще не имеющим себе соперников. Что, однако, позволяет говорить о «непрерывной и единоличной» власти? Иными словами, каковы были институциональные основы этого лидерства Перикла? Сама по себе должность стратега такой основой быть не могла. Она, конечно, была высокой и, пожалуй, реально самой значимой в афинском демократическом полисе V в. до н. э. Однако стратегов, напомним, было десять, и Перикл являлся лишь одним из них. В коллегии стратегов все члены были равны между собою, никакой специальной магистратуры «первого стратега», руководителя коллегии, не существовало. Да, Перикла избирали на этот пост год за годом, но, отдельно взятый, этот факт еще мало о чем говорит. «Афинский олимпиец» был не единственным гражданином, которому выпадала подобная честь. Ряд его современников (Гагнон, Сократ из Анагирунта, чуть позже – Никий) тоже неоднократно избирались стратегами. В следующем столетии Фокион «затмил» их всех, оставаясь стратегом не пятнадцать лет, как Перикл, а чуть ли не полвека. И тем не менее применительно к Фокиону никто ведь не говорит о «непрерывной и единоличной власти», о безусловном лидерстве в полисе и т. п.

И тем не менее Плутарха здесь никак нельзя упрекнуть в преувеличении, в аберрации, порожденной большой временной дистанцией, отделявшей биографа от своего героя. Фукидид был современником Перикла, а между тем он придерживался точно такого же мнения. Великий историк пишет об афинской демократии накануне Пелопоннесской войны: «По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина» (Фукидид, История. II. 65. 9).

Насколько нам представляется, это положение Перикла, это единовластие в условиях демократии имело скорее не институциональные, а харизматические основы. С точки зрения чисто юридической Перикл был одним из многих должностных лиц, избираемых демосом и подотчетных ему. Кстати, к своим ежегодным отчетам он всегда относился в высшей степени ответственно, подолгу и тщательно готовился к ним, чем, кстати, удивлял молодого Алкивиада, заметившего по этому поводу: «А не лучше ли было бы ему подумать о том, как вообще не давать отчетов?» (Плутарх, Алкивиад. 7). «Афинский олимпиец» отнюдь не был каким-то диктатором, управлявшим через голову демоса. Хоть комедиографы нередко упрекают его в монархических, тиранических замашках – здесь имеет место в значительно большей мере преувеличение, характерное для жанра древней аттической комедии, нежели отражение реального положения дел. Напрасно некоторые исследователи воспринимали эти выпады чрезмерно серьезно. Да стать подлинным «монархом» Перикл не смог бы, если бы даже вдруг и захотел.

Все демократические учреждения в «Периклов век» стабильно функционировали и развивались. Никаких чрезвычайных полномочий «первый гражданин» никогда не получал. Его колоссальное влияние, определяющее для всей политики Афин, как внутренней, так и внешней, основывалось практически исключительно на его непререкаемом личном авторитете. По любому сколько-нибудь важному делу Перикл вносил (либо лично, либо через кого-нибудь из своего окружения) проекты псефисм на рассмотрение народного собрания, и демос в этом верховном органе власти принимал перикловские предложения без принципиальных возражений, доверяя своему испытанному лидеру.

Здесь релевантными представляются некоторые ценные наблюдения Плутарха о Перикле: «По большей части он вел за собою народ убеждением и наставлением, так что народ сам хотел того же… В народе, имеющем столь сильную власть, возникают, естественно, всевозможные страсти. Перикл один умел искусно управлять ими, воздействуя на народ главным образом надеждой и страхом, как двумя рулями: то он сдерживал его дерзкую самоуверенность, то при упадке духа ободрял и утешал его… Однако причиной этого была не просто сила слова, но… слава его жизни и доверие к нему: все видели его бескорыстие и неподкупность» (Плутарх, Перикл. 15).

Возникала парадоксальная ситуация, волновавшая уже Фукидида: эпоха наивысшего расцвета афинской демократии (а кажется, никто не сомневается в том, что эпоха Перикла была именно таковой) стала одновременно эпохой решительного преобладания одного государственного деятеля. Возникает вопрос: а была ли тогда эта демократия истинной? Некоторые исследователи не избегают соблазна охарактеризовать эту политическую систему как «управляемую демократию» (например, Homo, 1954). Не можем согласиться с подобной постановкой вопроса. Ни в каком отношении – ни с точки зрения политических институтов, ни с точки зрения политического менталитета – афинская демократия при Перикле не являлась более «управляемой», чем до него или после него. Собственно, судьба самого «олимпийца», как мы увидим ниже, это прекрасно демонстрирует. Как только сограждане разочаровались в нем, уже ничто – никакое влияние, никакой авторитет – не могло уберечь его от немедленной опалы.