Аристократия и Демос. Политическая элита архаических и классических Афин - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 35

Для нас сейчас важнее другое. Аристотель, повторим, числит Аристида в простатах демоса и нигде не приравнивает его к простатам знатных (gnorimon), в числе которых он называет, например, Мильтиада, Кимона, Фукидида, сына Мелесия, Никия, Ферамена (Аристотель. Афинская полития. 28. 2–3). Совсем иное дело – Плутарх, характеризующий Аристида так (Плутарх. Аристид. 2): «Склоняясь на сторону аристократии, он во всем встречал сопротивление заступника народа Фемистокла, сына Неокла». В историографии, к сожалению, закрепилась именно эта последняя модель, в которой Фемистокл выступает как «демократ» и радикал, а Аристид – как консерватор, едва ли не «олигарх».

В действительности Аристид не был, конечно, ни принципиальным «демократом», ни тем более принципиальным «олигархом». Он выступал, подчеркнем еще раз, прежде всего за благо государства как целого, а не какой-то конкретной группы или слоя людей. Он мог в различных конкретных обстоятельствах оказываться как в роли противника Фемистокла (действительно деятеля радикальных интенций), так и в роли его союзника, если считал, что это пойдет на пользу полису. Несомненно, он симпатизировал умеренной (клисфеновской) форме народовластия; в то же время нет оснований не верить, что он искренне восхищался какими-то чертами спартанского космоса (и опять же, нужно полагать, лучшими его чертами). Не вызывали у него поддержки только любые крайности, и тут он был, конечно, прав: крайности в политике нигде, никогда и никому еще не шли на пользу.

«Беспартийность» Аристида (точнее, его «всепартийность», которую ни в коем случае не следует путать с политической «всеядностью») тем более удивительна, что он жил в эпоху, когда сохранять мудрую беспристрастность и добиваться компромисса было труднее, чем когда бы то ни было. Обстановка менее всего располагала к этому. Внутриполитическая борьба становилась все более острой, равно как и внешнеполитическая. Дамокловым мечом нависала персидская угроза; назревали события огромного исторического значения. Однако Аристид снова и снова оказывался способен найти общий язык с самыми разными политиками – но только на принципиальной основе, во имя блага полиса.

Случалось Аристиду сотрудничать даже и с Фемистоклом. Так, в 487 г. до н. э., как уже упоминалось чуть выше, была осуществлена важная реформа архонтата (Аристотель, Афинская полития. 22. 5), после которой архонты впервые стали избираться не голосованием, как раньше, со времен Солона, а по жребию. Главным инициатором этой реформы, уменьшившей значение коллегии архонтов и Ареопага и возвысившей роль стратегов, несомненно, являлся Фемистокл, с чем согласны практически все исследователи. А нам уже приходилось в другом месте (Суриков, 1995) высказывать предположение, согласно которому сторонником реформы архонтата был также и Аристид, в данном случае оказавшийся, таким образом, в одном лагере с Фемистоклом. Оба этих политика имели между собой то общее, что и тот, и другой уже побывали в должности архонта и теперь ничего не проигрывали от изменения порядка замещения этой магистратуры. Кроме того, их положение зиждилось не только на статусе ареопагитов: и тот, и другой могли опереться на неофициальную, но чрезвычайно влиятельную позицию простатов демоса. Кстати, именно в этом качестве они могли оказывать влияние на народное собрание, которое и провело соответствующий закон.

Можно предположить, что, инициируя реформу, оба политика руководствовались неодинаковой мотивацией. Аристид, скорее всего, считал, в духе своей позиции, что назначение магистратов посредством жеребьевки более справедливо и беспристрастно, нежели их избрание голосованием, поскольку исключает проявление любых личных и симпатий и антипатий граждан. А амбициозный Фемистокл попросту стремился, перекрыв видным политическим лидерам путь к архонтату и членству в Ареопаге, уменьшить число своих возможных конкурентов в сфере общественной жизни.

Без преувеличения можно сказать, что 480-е гг. до н. э. стали в афинской истории «десятилетием Фемистокла». Исключительно искусно и в высшей степени успешно Фемистокл использовал против своих политических противников такое мощное оружие, как остракизм. Пользуясь своей популярностью в среде демоса, он умело добивался применения остракизма то к одному, то к другому из конкурентов. В течение каких-нибудь нескольких лет из Афин были изгнаны многие представители аристократической элиты. В 487 г. до н. э. остракизму подвергся Гиппарх, сын Харма, – лидер сторонников бывшего тирана Гиппия, в 486 г. – Мегакл из рода Алкмеонидов, в 484 г. – Ксантипп (отец Перикла), являвшийся союзником того же рода. Наконец, в 482 г. остракизм постиг Аристида.

Практически никто из исследователей не сомневается в том, что именно Фемистокл явился инициатором резкой активизации проведения остракофорий (от нуля сразу практически к возможному максимуму), что изгнание ряда видных политиков в это время – его рук дело. Фемистокл, бесспорно, вел рискованную игру, в том числе рискованную и для самого себя: ведь, инициируя одну остракофорию за другой, он подвергался точно такой же опасности быть изгнанным, как и любой представитель лагеря его противников.

Впрочем, у Фемистокла было одно немаловажное преимущество, которым не располагали его конкуренты, и этим преимуществом являлась его позиция во внешнеполитических вопросах – позиция однозначно антиперсидская. Действительно, выше уже отмечалось, что в борьбе афинских политических группировок начала V в. до н. э. чрезвычайно значимую роль играл внешнеполитический аспект, прежде всего выработка позиции полиса по отношению к Персии; это не могло не отразиться и на остракофориях. После Марафона были развеяны иллюзии, что с Ахеменидами можно еще сохранить хорошие отношения, договориться путем каких-то уступок. Теперь предельно ясной становилась дилемма: либо полное безоговорочное подчинение (а может быть, даже всеобщее рабство на чужбине), либо самое решительное сопротивление. В подобных обстоятельствах все политики, которые ранее, в более спокойное время, имели неосторожность высказываться или действовать в примирительном для афино-персидских отношений ключе, были обречены на заведомо настороженное и подозрительное отношение к себе демоса.

Фемистокл с данной точки зрения был абсолютно безупречен. Так сложилось, что он уже в 490-х гг. до н. э., когда в его архонтат ставилась антиперсидская трагедия Фриниха и начиналось строительство порта в Пирее, зарекомендовал себя как один из лидеров тех слоев гражданского коллектива, которые испытывали враждебность к ахеменидской экспансии. Ничем подобным не мог похвастаться ни один из его соперников на том хронологическом отрезке, о котором идет речь (тем более что Мильтиада уже не было в живых).

Таким образом, для политической борьбы того времени, когда прошла самая крупная в афинской истории серия остракофорий, были характерны следующие черты. Во-первых, имел место раскол политической элиты на две крупные группировки (сторонники Фемистокла и Алкмеонидов). Что же касается группировок более мелких (о которых, впрочем, мало что известно), то они вынуждены были делать для себя выбор и присоединяться к одной из двух основных враждующих сторон. Во-вторых, вышли на первый план внешнеполитические вопросы (отношения с Персией), по которым велись острые дискуссии. Многие перипетии этого противостояния группировок ввиду скудного и фрагментарного характера информации, содержащейся в источниках, ускользают от нас. Лишь довольно смутно вырисовываются очертания создававшихся ad hoc и вскоре распадавшихся альянсов. Однако предельно ясен итог: полным и бесспорным победителем в борьбе со всеми своими противниками оказался Фемистокл, к концу 480-х гг. до н. э. оставшийся, пожалуй, единственным по-настоящему влиятельным политиком в Афинах.