Полис, логос, космос: мир глазами эллина. Категории древнегреческой культуры - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 58

Конечно, свою окончательную, наиболее полную форму древнегреческий рационализм получил лишь со временем, к концу архаической эпохи. Однако намеки на это будущее развитие можно найти уже в самых ранних произведениях античной литературы – в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера. Нетрудно заметить, что эти эпические поэмы беспрецедентно выделяются в ряду других памятников эпоса различных народов. Они полны какой-то необычайной свободой духа, отличаются, если можно так выразиться, светским характером. Они, несмотря на огромную временную дистанцию, несравненно ближе и понятнее даже нашему современнику, чем, скажем, шумерский «Эпос о Гильгамеше», индийская «Махабхарата» или финская «Калевала». Вполне закономерно, что один и тот же народ – древние греки – создал гомеровские поэмы и породил первые в истории мировой культуры философские системы.

* * *

Чуть выше было упомянуто об эстетической окрашенности древнегреческого рационализма. В связи с этим уместно поставить вопрос об особенностях эстетики античных эллинов, их представлений о красоте.

Вопрос, который нам сейчас предстоит затронуть, чрезвычайно сложен и одновременно чрезвычайно важен. Уже упоминавшийся выше А. Ф. Лосев – один из крупнейших отечественных мыслителей XX века – несколько десятилетий своей долгой жизни всецело посвятил изучению именно этой тематики. И выпустил в свет колоссальный труд, который так и называется – «История античной эстетики». Он делится на восемь томов, а некоторые из томов еще и выходили в двух книгах. Первый том был опубликован в 1963 году, а последний – в 1994-м, уже посмертно.

Античная эстетика рассмотрена Лосевым в подавляющем большинстве случаев именно на греческом материале. Разбирается буквально каждый нюанс! Но даже после появления столь фундаментального исследования нельзя сказать, что с эстетическими взглядами, существовавшими в Элладе, для нас «всё ясно».

Сразу нужно оговорить, что читателю, не имеющему профессиональной историко-философской и филологической подготовки, мы не рекомендуем обращаться непосредственно к труду Лосева, чтобы не отложить его со скукой уже на третьей странице: эта работа очень сложна для восприятия, не имеет популярного характера, ориентирована всецело на специалистов.

Приведем несколько формулировок древнегреческого понимания красоты, как они даются этим ученым: «Красота, как ее понимали в античности, есть, конечно, в первую очередь тело. Спорить об этом невозможно. Но что это есть тело не мертвое, но живое и одушевленное, то есть носитель души (мы сейчас, скорее, сказали бы – жизни), об этом тоже спорить невозможно. Но… одной души и жизни для понятия красоты еще мало. Ведь всем известно, что красота есть нечто обязательно так или иначе оформленное, так или иначе осмысленное. Но тогда становится вполне очевидным то обстоятельство, что кроме тела и души необходимо признавать еще и функционирование определенной смысловой области, или, как говорили древние, ума, нуса» ^[165].

«…Самое общее, самое универсальное и всегдашнее определение красоты в античной эстетике гласит: красота есть чувственно-материальный космос, то есть звездное небо с землей посредине, которое и видимо, и слышимо, которое обязательно пространственно ограничено и существует вечно. Поскольку, однако, тут же проповедуется вечное возвращение, то возникновение нового космоса после гибели предыдущего космоса, собственно говоря, тоже ничего нового с собой не приносит» ^[166].

Пожалуй, в этих определениях есть и кое-какие тезисы, высказанные чрезмерно категорично, которые не могут распространяться на всю греческую античность. Так, представления о «вечном возвращении», гибели старого космоса, рождении нового были весьма распространены, но все-таки их нельзя назвать абсолютно общепринятыми и никем не оспаривавшимися.

Но в целом будем отталкиваться от только что приведенных цитат. Разъясним, развернем подробнее некоторые места из них.

Совершенно справедливо говорится о связи древнегреческой эстетики, красоты с идеей космоса. Выше мы уже кратко заметили, а теперь напомним: само слово «космос» у греков – не просто мир, а упорядоченное, даже «украшенное» мироздание (это существительное, родственное глаголу космео – украшать). Космос противопоставлялся бесформенному и уродливому хаосу; он мыслился как подлинное произведение искусства. Конечно, речь не идет о деле человеческих рук, но и не божественных также. Ведь мы знаем: боги для греков – не творцы мира, а, напротив, его порождения. Космос выше богов (полная, полярная противоположность христианской точке зрения, в которой Бог принципиально выше и раньше мира). Но кто же тогда создатель космоса? Получается, он сам себя произвел.

Далее, обратим внимание на то, что Лосев подчеркивает: в древнегреческой эстетике важны не только тело и душа (воплощающая жизненный процесс), но также третий элемент – мыслящий, рациональный: ум, нус (ноос). Это тоже очень важно. Выше отмечалось, что рационализм эллинов был эстетически окрашен. Выходит, что эстетика, со своей стороны, была рационально окрашена.

Что мы здесь имеем в виду? Грекам осталась бы совершенно чужда эстетика, допустим, абстракционизма или сюрреализма. Именно потому, что она демонстративно иррациональна, идет не от разума, а от каких-то темных глубин человеческой души. Представим себе невозможное: эллина, ходящего по залам современного художественного музея. Что его там привлечет и что не понравится? Скорее всего, он с интересом и удовольствием остановится у полотен мастеров Возрождения. Там ему всё будет близко и понятно. А вот от картин Кандинского, Шагала, Дали он, без сомнения, с содроганием отвернется.

Точным и метким представляется указание на телесность греческого идеала красоты, – но при этом телесности живой, одушевленной. Наверное, никто во всей истории мирового искусства не преуспел так в передаче форм человеческого тела и его сложных движений, как эллинские скульпторы и художники времен расцвета, V–IV вв. до н. э.

Именно реализм, доходящий до полной иллюзии действительности, наиболее ценился и зрителями. О выдающемся ваятеле Мироне рассказывали: однажды он создал статую телки, и проходившие мимо коровы мычали и тянулись к ней, принимая ее за живую. Другой рассказ в том же духе имеем о знаменитом живописце Зевксиде. Он написал виноградную гроздь, причем с таким совершенством, что птицы, слетаясь, пытались клевать ее. Разумеется, в этих легендах есть преувеличения. Но они, по крайней мере, ясно показывают, к чему стремилось древнегреческое искусство, что оно считало идеалом: максимальное подражание природе.

Означает ли это, что на почве античной Эллады не могло сложиться художественных течений, схожих с нашими импрессионизмом, абстракционизмом и т. п., то есть в той или иной мере искажающих объективную действительность в угоду субъективному видению автора? Столь категоричное суждение все-таки было бы не вполне верным. У греков мы встречаем нечто подобное – проявление не натуралистических или не вполне натуралистических изобразительных принципов. Но встречаем только как редкое, маргинальное явление, представленное не на «пике» развития искусства, а в пору, с одной стороны, его зарождения и, с другой стороны, его заката. Да и обусловлено было это явление не вполне теми же причинами, что в искусстве наших дней.