Все абсурдное становится абсолютно логичным, если только предположить, что речь шла не о войне с Германией, а о войне с Финляндией. Вот тогда весь этот длинный, эмоционально взвинченный монолог становится вполне разумным. Даже если война с Финляндией начнется «на месяц, на полмесяца, на неделю» позже, это уже даст огромное выигрыш для Красной Армии. И Тимошенко, и Мерецков вечером 21 июня понимали, что Гитлер все-таки смог опередить их. Красной Армии придется вступить в войну в крайне тяжелой ситуации: мобилизация еще не завершена (хотя в рамках скрытой мобилизации сделано было немало), оперативное развертывание группировок войск на западном ТВД еще только начинается, десятки дивизий Второго Стратегического эшелона находятся в железнодорожных вагонах, разбросанных на гигантских пространствах от Дальнего Востока до Смоленска и Шепетовки. Еще один противник (Финляндия) и еще один действующий фронт на северных подступах к Ленинграду сейчас совсем не ко времени.
И Тимошенко, и Мерецков, и сам Сталин катастрофу такого масштаба, которая произошла в реальности, не ожидали. В Москве надеялись на то, что даже в столь неблагоприятной обстановке Красная Армия лишь немного попятится назад, а затем сможет перейти в контрнаступление. Это не гипотеза, это факт. Директива № 3, отправленная в войска в 9 часов вечера 22 июня за подписью Тимошенко и Жукова, ставила задачу занять Люблин и Сувалки «к исходу 24 июня». Возможно, это было обычное «планирование по-советски»: если хочешь получить машину кирпича — закажи две, одну, может быть, и привезут. Пусть и не 24 июня, а 4 июля, но перенести боевые действия на территорию противника Сталин надеялся в самом ближайшем будущем.
При таких представлениях о возможном развитии военно-политической ситуации оттянуть начало войны с Финляндией хотя бы на пару недель было чрезвычайно важно. После перехода Красной Армии в решительное наступление на Западе финское руководство десять раз подумало бы о том, нужно ли ему «пристегивать» свою страну к разваливающейся телеге Третьего рейха. Вот поэтому вечером 21 июня перед Мерецковым и могла быть поставлена задача «сделать максимум возможного и даже толику невозможного» для того, чтобы война с Финляндией «завтра не началась».
На следующих страницах мемуаров Мерецкова мы обнаруживаем прямое подтверждение гипотезы о том, что в возможность оттянуть начало воины с Финляндией он верил и к реализации этой возможности стремился. «…На советско-финляндской границе пока было спокойно. Видимо, Финляндия выжидала, чтобы принять наиболее благоприятное для себя решение. Но сколько собиралась она ждать? Месяц, неделю, день?.. В связи с этим группе офицеров штаба округа я поручил подсчитать, чего и сколько может понадобиться округу при различных ситуациях, если Финляндия выступит тотчас, выступит позднее или не выступит совсем (подчеркнуто мной. — М.С); если нам пришлют подкрепление, не пришлют его или мы сами должны будем помогать другим округам и т.д… В мирное время невозможно предусмотреть все комбинации, которые могут возникнуть после начали войны, особенно когда сама война идет не так, как предполагали. В таких случаях нужно проявлять максимальную оперативность и перестраивать планы в соответствии с конкретными обстоятельствами…».
23 июня 1941 г. установка на максимально возможную отсрочку начала боевых действий была фактически подтверждена поступившими в штабы Северного фронта и Северного флота указаниями «границу не перелетать и не переходить, никаких боевых действий против Финляндии впредь до особого распоряжения не производить!»
Затем наступил лень 24 июня, и кто-то доложил Сталину полученную из «достоверных источников» информацию о том. что на финских аэродромах сосредоточены огромные силы немецкой авиации (600 боевых самолетов, т.е. даже больше, чем было о реальности в составе всего 1-го Воздушного флота люфтваффе). Этот «кто-то» смог убедить Сталина в достоверности своих таинственных «источников». Возможно, после того, что произошло утром 22 июня на Западном фронте, долго убеждать Сталина и не пришлось. В обстановке всеобщей нервозности и неразберихи, которые царили в Кремле в те дни и часы, было немедленно и без рассуждений принято решение «нанести упреждающий удар по аэродромам противника в Финляндии».
Может быть, не знакомый с донесениями загадочных «достоверных источников» Мерецков имел неосторожность возразить. Может быть, просто недостаточно горячо поддержал очередное мудрое решение всезнающего «вождя». В обстановке дошедшей уже до пределов массового помешательства — «шпиономании» этого могло оказаться достаточно для того, чтобы прозвучал вопрос: «Скажите честно, товарищ Мерецков, как подобает коммунисту, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с немцами и их пособниками? Если нет у вас такого желания, скажите прямо…»
Вот после этого и произошло все то. что произошло в реальности.
Кто и. самое главное, зачем подбросил Сталину эту явную дезинформацию? Ответа на этот вопрос нет, и едва ли достоверный ответ на такие вопросы будет в обозримом будущем найден. Дезинформация могла быть внедрена по разведывательным каналам германскими спецслужбами, крайне заинтересованными в провоцировании полномасштабной войны между Финляндией и СССР. Люди, доложившие эту дезинформацию Сталину, могли и сами не осознавать того, что противник использует их в своих целях. Не исключен и вариант прямой и осознанной измены.
С другой стороны, все могло произойти и без участия противника, просто в рамках очередного приступа межклановой борьбы в ближайшем окружении Сталина. Спасая себя или стремясь «завалить» Тимошенко, кто-то мог настойчиво обратить внимание Сталина на «близорукость и преступную беспечность» армейского руководства, которое уже «проспало» один внезапный удар противника и теперь готовится проспать второй такой же удар по Ленинграду. Одним словом — поле для догадок и конспирологических версии открывается самое широкое… Увы, в рамках имеющейся (можно сказать, отсутствующей) источниковой базы ничего более определенного сказать невозможно.
Предположим далее, что спустя некоторое время Сталин получил исчерпывающее доказательство того, что «достоверные источники» его обманули. Этим доказательством был факт отсутствия хотя бы единичных налетов немецкой авиации на Ленинград. Что бы и как бы ни докладывали ему о «блестящих результатах» налета на «аэродромы немцев в Финляндии», Сталин не был настолько наивен и настолько несведущ в военном деле, чтобы поверить в то, что «сталинские соколы» одним махом уничтожили на земле все 600 самолетов противника. Отсутствие налетов на Ленинград лучше любых агентурных «источников» свидетельствовало о том, что никакой немецкой авиации на финских аэродромах нет и не было. Более того — и хуже того — к концу лета 1941 г. Сталин получил самые убедительные подтверждения того, что провоцировать Финляндию на войну не следовало. В конце августа 1941 г. финские войска, не дожидаясь сталинских «уступок», полностью вернули себе все потерянные по условиям Московского мирного договора 1940 г. территории, а в Приладожской Карелии даже продвинулись гораздо далее на восток от границы 1939 г.
Иногда, правда, очень редко, Сталин вспоминал о своих верных слугах, которых «оклеветали подлецы». Редко, но такое бывало. Такое произошло, например, с арестованным 7 июня 1941 г. наркомом вооружений Ванниковым.