Прайм-тайм - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Марклунд cтр.№ 48

Три месяца спустя материнская компания объявила, что они больше не будут вкладывать средства в Global Future, поскольку результаты деятельности фирмы оказались далеко за красной чертой и осенью все акции резко упали в цене, а к новому году стоили 59 крон за штуку.

Эта драма точно так же затронула другие интернет-компании. Акции некоторых из них исходно стоили свыше тысячи крон. После обвала цена могла лежать в пределах 80 эре за штуку. Но не падение само по себе заслуживало внимания, проблема крылась в другой вырезке из «Веканс афферер».

Шюман остановил взгляд на ее дате: 27 февраля сего года. Он пробежал глазами большие обзорные таблицы, содержащие имена власть имущих с указанием числа принадлежащих им акций.

У Торстенссона, главного редактора «Квельспрессен», не было ни одной, что само по себе выглядело немного странно. Ведь он сам в какой-то степени приложил руку ко всей истории, проявил себя ярым поборником новых цифровых технологий, как в средствах массовой информации, так и в других сферах деятельности. И даже пропихнул серию статей о будущем, где им отводилось очень важное место, которые, в свою очередь, помогли взвинтить биржевую стоимость интернет-компаний, включая Global Future. Сам же он с помощью специального договора, дававшего ему большие привилегии при покупке акций фирмы, купил приличное их количество. Уже данный факт Шюман посчитал неподобающим, но, поскольку интернет-подразделением их газеты предстояло заниматься именно Global Future, Торстенссон вышел сухим из воды. Кто смог бы упрекнуть главного редактора за то, что он верил в свои собственные проекты.

Торстенссон несколько раз проговорился о том, сколько заработал, обратив свой взор на Global Future уже с первых дней ее участия в торгах. Шюман подсчитал, что речь шла примерно о пяти миллионах крон, небольшие деньги, когда дело касается интернет-истерии, но много для обычного смертного.

А теперь, значит, если верить последнему бюллетеню Центра ценных бумаг, у Торстенссона не осталось ничего. Выходит, он все их продал, приблизительно в конце года избавился почти от десяти тысяч акций Global Future.

Оставалось выяснить, когда именно.

Шюман уже знал, что о самой сделке не заявлялось в финансовую инспекцию. Впрочем, отсутствовали какие-либо причины регистрировать ее там.

И все же шефа редакции не покидала мысль, что Торстенссон мог продать свою долю слишком рано.

Эта мысль мучила Шюмана давно, но у него отсутствовала возможность продвинуться дальше в этом направлении. Ведь если бы он сам пошел в Центр ценных бумаг, ему пришлось бы предъявить удостоверение личности, и в таком случае его имя и личный код записали бы в специальный журнал. Там остался бы след, по которому его не составило бы труда найти. Кто-то другой должен был продолжить поиски взамен, репортер, привыкший копаться в регистрах.

Он решительно собрал вместе все документы, пересчитал их, сунул в папку, положил ее в нижний ящик письменного стола и, заперев его на ключ, на всякий случай подергал ручку.

Потом сидел, откинувшись на спинку стула, и наблюдал за происходящим в редакции сквозь стеклянную стену. Сейчас он мог немного перевести дух.

Ведь ему еще не пришло время принимать решение.

«Дорогие читатели, сядьте, пожалуйста, поскольку прямо сейчас вы узнаете о настоящем кошмаре. Да, худшего Янова дня, наверное, никогда ни у кого из вас не случалось. Представьте себе, вы надеваете праздничный наряд и лучшие сандалии, собираясь принять участие в шикарном шоу, и что в итоге? Сначала вы смотрите запись, и это оказывается, если так можно выразиться, ужасно скучным занятием: наша фифа прыгает, словно заводная, и делает вид, будто берет интервью, а потом, когда наконец все заканчивается и можно вздохнуть с облегчением и выпить немного шампанского, отпраздновав то, что вы выжили, – бац! Начинается всякая чертовщина! С таким валом скандалов и интриг вряд кому-то когда-либо приходилось сталкиваться, совершенно невозможно спать, все орут, не умолкая, но никакого выстрела я не слышала, можете мне поверить…

Да, дорогие читатели, столь плохо все и было, я чуть не стала свидетельницей убийства, произошедшего под самым моим носом, настоящего лакомства для гиен из нашей газеты. Мишель Карлссон застрелили в машине под окном моей спальни, подумайте, как такое могло произойти? И я не знаю, чем она занималась в ней. Пожалуй, собралась уехать, что ей, конечно, не следовало бы делать, поскольку я видела, как она пила вечером, но, возможно, ей просто не удавалось заснуть, ведь подушки и матрасы во дворце оставляли желать лучшего…»

– Что это за ерунда? – сказала Анна Снапхане, уронив газету на пододеяльник в кучу смятых бумаг.

Мехмед снял брюки и трусы и залез к ней в кровать.

– Сегодня Шюману придется несладко, – заметил он и, наклонившись, лизнул ее сосок.

Анна легонько стукнула его по макушке и снова взяла газету.

– Какая мерзость, – поморщилась она. – Просто отвратительно. Как они могут позволять этой сучке продолжать в том же духе?

– Непостижимо, – согласился ее мужчина, снова касаясь языком ее груди.

– Да, но если серьезно, – сказала Анна, – разве это не оскорбление памяти покойной?

– За подобное трудно добиться обвинительного приговора, – ответил Мехмед, поднял голову и встретился с ней взглядом.

Она провела рукой по его черным блестящим волосам, скользнула пальцами по подбородку, почувствовала, как желание просыпается в ней.

– И почему же?

Он позволил ее пальцу проникнуть ему в рот, пробормотал:

– Глава пять, касающаяся распространения не соответствующих действительности порочащих свдений, четвертый параграф. Если деяние является оскорбительным для родственников покойного или вообще, принимая во внимание время, прошедшее с момента кончины и прочих обстоятельств, может считаться нарушающим покой, положенный умершему. Но у нее же нет родни, не так ли?

– Мамаша-проститутка в Латвии, – шепнула Анна Снапхане, скользнула под Мехмеда, и он без напряжения оказался в ней.

Они лежали неподвижно, ловили дыхание друг друга, в затуманенном сознании растворялся весь окружающий мир.

– О боже, – простонала Анна тихо, запрокинула голову и закрыла глаза, ощутила приятную тяжесть Мехмеда каждой клеточкой своего тела, приняла его жадно, готовая устремиться к вершине наслаждения.

– Мама! Смотри!

Их чувственные движения, едва ли осознанные для обоих, сразу же оборвались. Анна почувствовала резкий запах типографской краски, открыла глаза и увидела перед собой маленький снимок Анники Бенгтзон под газетной статьей.

– Что это, любимая? – спросила она, отвела в сторону газету и приподняла голову от подушки.

– Почитай книжку, – попросила двухлетняя малышка и положила одно из творений Барбру Линдгрен на спину своему отцу.