В середине Второй мировой войны эти два демократических, либеральных правительства тайно приняли тактику Гитлера по устрашающей бомбардировке гражданского населения и перестали делать различие между воюющими и невоюющими при осуществлении налетов. Таким образом, они отбросили принципы доктрины «справедливой войны», хотя публично как сами, так и их преемники продолжали – и продолжают до сегодняшнего дня – поддерживать их. Как это получилось и почему, критически важно для понимания текущего ядерного планирования.
* * *
Принципы «справедливой войны», формулировать которые специалисты по международному праву стали в XVII в., начиная с Гуго Гроция
[14], отражали «цивилизованный» ответ на разрушительные религиозные войны прошлого, в частности на Тридцатилетнюю войну в Германии. Запреты – прежде всего на преднамеренное убийство невоюющих – противопоставлялись войнам варваров, Чингисхана, Тамерлана и других, которые постоянно разрушали города, убивали всех мужчин, убивали или угоняли в рабство женщин и детей, а иногда даже строили пирамиды из черепов своих жертв.
В XVII–XIX вв. были приняты идеи, впервые высказанные Августином для католической церкви и развитые Фомой Аквинским в Средние века. Так называемая доктрина справедливой войны устанавливала условия, при которых война могла вестись на законных основаниях (jus ad bellum). Она требовала наличия справедливой причины (обычно защита своего государства) или заявления компетентного органа власти. Кроме этого, предусматривались условия, касающиеся справедливых средств ведения войны (jus in bello), – другими словами, ограничения на виды насилия, которые мог установить христианский монарх и которые мог соблюдать христианский воин. Эти католические доктрины были восприняты большинством протестантских церквей, а позднее и светским международным правом.
Даже законная власть, действующая в целях самозащиты, не могла делать что угодно в отношении врага. Вооруженные силы были обязаны уважать абсолютное различие между воюющими и невоюющими и ограждать невоюющих – особенно гражданское население – от намеренного посягательства.
В целом эти принципы соблюдались вплоть до начала Второй мировой войны. В своем призыве 1939 г. Рузвельт всего лишь напоминал враждующим сторонам о существовании четко сформулированных принципов цивилизованного поведения на войне – норм международного права. Поэтому неудивительно, что воюющие стороны, даже нацистская Германия, формально приняли этот призыв, хотя Япония в Китае и Германия в Испании уже нарушали провозглашаемые принципы.
Вместе с тем еще задолго до начала Второй мировой войны в характере боевых действий произошло нечто такое, что разрушило твердую приверженность этим нормам. Через столетие после Гроция Французская революция впервые привела к массовому призыву на военную службу. Прежние войны со времен Средних веков – если не считать религиозных войн, которые были особенно варварскими, – велись руками сравнительно немногочисленных наемников, зачастую иностранных, служивших князю, военному правителю того или иного рода или небольшому государству. Французская революция привнесла дух патриотизма, чувство повсеместного энтузиазма и поддержки общего дела, которые сделали возможной мобилизацию целого государства, что было недостижимо раньше на протяжении сотен лет.
Это совпало более или менее с началом индустриализации, позволившей вооружать массы, перевозить их и снабжать пушками, ружьями, а впоследствии пулеметами и автоматами. Так, железные дороги впервые во время нашей Гражданской войны дали возможность чрезвычайно расширить масштабы, размах и разрушительность военных действий. Вместе взятые эти изменения превращали всю нацию в участницу войны между государствами.
Все это помогло посеять смертельные семена, из которых позднее выросла доктрина стратегической бомбардировки: идея о том, что практически все граждане враждебной страны являются законной целью, поскольку многие из них так или иначе вносят вклад в военные операции. Очевиднее всего это относится к занятым в военных отраслях, производящих боеприпасы, а вслед за ними к работникам базовых отраслей, которые питают военную машину: сталелитейной, энергетической, угле- и нефтедобывающей, транспортной и коммуникационной. Как результат, различие между воюющими и невоюющими размылось, однако последствия этого изменения проявились не сразу.
Одним из первых проявлений такого измененного восприятия был марш генерала Шермана через Джорджию, сопровождавшийся уничтожением посевов, складов и инфраструктуры на всем пути. Шермана нередко вспоминают как автора заявления о том, что «война – это ад». И это не пустые слова. В соответствии с его теорией войну необходимо превратить для противника в подобие ада, чтобы он быстрее завершил ее. Такой подход – в Европе его называют варварским, а на юге США по сей день считают диким – позволил войскам Шермана атаковать Атланту в целом, уничтожить ее запасы и спалить город. Затем он двинулся в сторону моря, сжигая по пути амбары и посевы, уничтожая фураж, чтобы лишить снабжения неприятельские армии, а также – совершенно открыто – наказать и запугать население, дать ему понять, что оно расплачивается за поддержку выхода южных штатов из состава США.
Несмотря на эту предтечу эпохи тотальной войны – крупномасштабных военных действий, направленных на уничтожение экономического потенциала и социального порядка противника, – такая стратегия реально не применялась во время Первой мировой войны, которая в основном была традиционной войной, где одни солдаты сражались с другими. Львиная доля погибших непосредственно в результате боевых действий во время Первой мировой войны приходилась на военных. Примерно из 65 млн сражавшихся по всему миру погибло от 9 до 13 млн.
Этот опыт нес с собою потенциал разрушения в головах многих солдат и их генералов моральной необходимости различать воюющих и невоюющих как основы для ограничения дозволенного во время ведения боевых действий. Военные во время Первой мировой войны воспринимали гибель солдат на полях сражений во Франции и Бельгии как резню, хотя эти люди и были одеты в униформу.
В первый день битвы на Сомме 1 июля 1916 г. погибли 20 000 британских солдат, а еще 40 000 получили ранения и пропали без вести. За несколько месяцев потери перевалили за миллион с обеих сторон, а линия фронта сдвинулась всего на несколько километров в ту или иную сторону. В следующем году во время битвы при Пашендейле генерал Дуглас Хейг отправил войска на поля во Фландрии, где артиллерия разрушила дамбы. С наступлением сезона дождей поля превратились грязевые болота. Воронки от снарядов тут же превращались в озера. Это был в буквальном смысле непреодолимый барьер, разграниченный с обеих сторон простреливаемой из пулеметов полосой из колючей проволоки. День за днем, месяц за месяцем Хейг продолжал посылать людей через эту грязь на колючую проволоку и пулеметы, оставляя там убитыми по 10 000 человек за раз.
Над этим полем сражения летали самолеты с разными целями: для разведки, для корректировки артиллерийского огня, иногда для бомбардировки. Когда летчики смотрели сверху на солдат, умирающих в грязи или пытающихся укрыться от артиллерийского обстрела в зловонных траншеях, положение которых почти не менялось от месяца к месяцу, зрелище внизу практически неизбежно заставляло их думать о том, что должен существовать более приемлемый способ ведения войны, чем этот.