Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Эллсберг cтр.№ 64

Кауфманн добавил к этому еще и описание сил альянса, которое словно специально задевало чувства Франции, а может быть, и Великобритании: «Короче говоря, ограниченные ядерные силы и средства, используемые независимо, опасны, затратны, подвержены устареванию и ненадежны как средство сдерживания».

Я не видел смысла так беспричинно оскорблять двух союзников даже в секретной речи, не говоря уже о публичном выступлении. Тем не менее и критика роли независимых сил, и агрессивный тон сохранились в версии Ярмолински.

Когда я усомнился в необходимости этого, Адам сказал, что он следует прямым указаниям Макнамары. Тому нравились и общая концепция Кауфманна, и его язык. Он с удовольствием поддел Францию в Афинах и, хотя знал, что французам это не понравилось, хотел проделать это еще раз в Анн-Арборе. (Я до сих пор не знаю, почему он делал это. Наверное, как и у Кауфманна, у него был зуб на де Голля.)

На мой взгляд, эта тема совершенно не подходила для публичного обсуждения. Даже командованию союзников никогда не говорили, как именно Соединенные Штаты собираются вести ядерную войну. В конце концов, генерал Кертис Лемей более десятилетия делал все, чтобы такие вопросы оставались в тайне даже для Объединенного комитета начальников штабов и представителей гражданской власти всех уровней.

Я сказал Адаму, что американская публика, услышав об этом в буквальном смысле впервые, придет в ужас.

Моя реакция, возможно, требует пояснений. Да, я гордился тем, что в прошлом году помог сформулировать ту самую стратегию, о которой идет речь. (Чуть ранее на этой неделе я по заданию Гилпатрика проанализировал новый объединенный план JSCP-63, впервые представленный ему на утверждение Объединенным комитетом начальников штабов, и обнаружил в нем, по крайней мере формально, практически все изменения, предложенные мною в 1961 г.) Однако это связано с тем, что я был против плана эйзенхауэровской эры, который в моих глазах однозначно выглядел намного ужаснее.

Более того, весной 1961 г. я работал над руководящими указаниями относительно плана наших действий в случае советского ядерного нападения в Европе. Я исходил из того, что это будет план ответных действий, второго удара, поскольку тогда еще верил в преимущество Советов в стратегических ракетах или как минимум в паритет потенциалов второго удара. И то, и другое практически исключало нанесение первого удара со стороны США, даже несмотря на наши обязательства перед союзниками. Таким образом, в безысходной ситуации «мой» план был, как я представлял это, наименее ужасным ответом на неожиданный советский удар.

В этом контексте его последствия вовсе не должны были казаться хорошими или даже «терпимыми», и они мне определенно не казались такими. Они выглядели, скорее, катастрофическими. В целях оперативного планирования, по моему предложению, они должны были выглядеть лишь чуть менее ужасно, чем любые доступные альтернативы, включая ранее существовавший план. Стратегия предлагала возможность избежать катастрофы, которая была еще ужаснее и неизбежнее.

Это совершенно не походило на жизнеутверждающее послание, которое можно представить публике. Понятное дело, никто и никогда не пытался выступить с ним официально. Однако в 1962 г. складывалась еще более неподходящая для этого ситуация. В контексте закрытого выступления в Афинах и в свете колоссального дисбаланса сил, о котором мы узнали в сентябре 1961 г., Макнамара сейчас фактически описывал американскую стратегию первого удара во исполнение наших долгосрочных обязательств перед НАТО в случае агрессии Советов против Западной Европы.

Высокопоставленная натовская публика привыкла слышать – и, можно сказать, ожидала услышать – заявления о нашем намерении нанести удар по Советскому Союзу в этом случае (хотя ей и не рассказывали в деталях, что именно мы собираемся делать). Однако американской публике никогда не говорили, что крупная неядерная военная операция Советов в Европе – не на континентальной части Соединенных Штатов – должна почти автоматически привести к полномасштабному ядерному удару по Советскому Союзу и к ответному удару всей мощью Советов по Соединенным Штатам.

Помимо прочего, американской публике никто не говорил, что собой представляла эта мощь Советов в 1961–1962 гг. Хотя администрация Кеннеди признала в конце 1961 г. «отсутствие ракетного разрыва», а речь Гилпатрика (с моей подачи) показала, что мы значительно превосходим Советы по стратегическим ядерным силам, публике никогда официально или неофициально не говорили, насколько малым был советский стратегический потенциал в те годы. Фактически реальный масштаб этой диспропорции публика не осознает до настоящего дня. Даже такой авторитетный ученый, как Ричард Родс ^{96}, в 1995 г. писал, что у Советов было более 40 МБР в 1961 г. – в 10 раз больше, чем они имели на самом деле.

В Афинах Макнамара хотел заверить наших военных союзников в том, что у нас есть чем ответить на советское вторжение в их страны, что мы реально готовы исполнить свои обязательства и нанести первый ядерный удар. Более того, альянс должен полагаться на Соединенные Штаты в этом плане, а не стремиться к наращиванию независимых (французских) сил, которые лишь комкают стратегию и делают ее неосуществимой из-за нанесения удара по советским городам и системе централизованного управления и контроля в самом начале.

Каким бы малоэффективным ни казался этот план нашим союзникам, уверенный тон Макнамары – и многомиллиардные вложения Соединенных Штатов в реализацию плана – вполне мог убедить некоторых в том, что министр обороны реально верит в него и осуществит при необходимости. Как минимум такое впечатление должно было возникнуть у Советов и напугать их в достаточной мере, чтобы удержать от вторжений в Западную Европу. (Макнамара и Кауфманн, на мой взгляд, ошибались, если думали, что логичность плана могла разубедить французов в необходимости создания собственных ударных сил. Это определенно было не так.)

В любом случае раскрытие стратегии американской публике не давало даже таких довольно туманных выгод, особенно в контексте первого удара. Стиль афинской речи и проекта Ярмолински ясно говорил о том, что американское правительство верит в результативность стратегии принуждения в ядерной войне – исключает советские города из целей первого удара, однако продолжает угрожать им применением резервных сил. Подобная вера неизбежно выглядит странной, даже абсурдной.

Как я узнал позднее, Билл Кауфманн точно так же отреагировал на идею представить суть секретной афинской речи американской публике и всему миру. Ярмолински обратился к нему с просьбой помочь в рассекречивании речи для этого случая и получил отказ. Кауфманн не считал это правильным по тем же причинам, что и я. В результате Ярмолински пришлось делать все самому.

После ознакомления с проектом Ярмолински я вернул ему документы и сказал, как можно тверже, что, на мой взгляд, с такой речью выступать нельзя. Макнамаре следует найти другую тему для выступления на церемонии вручения дипломов. Пока я говорил это, в кабинете Адама зазвонил прямой телефон министра обороны. Ярмолински сказал: «Да, Боб. У меня здесь Дэн Эллсберг, он прочитал мой проект и забраковал его. Он уверен, что такое говорить нельзя».