Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Слезкин cтр.№ 45

Такое отношение не сулило плодотворного сотрудничества. Центральные учреждения ясно давали понять, что предпочли бы не зависеть от старожилов. Врачебные отделения и культурные базы должны были иметь свои собственные бюджеты и не должны были подчиняться местным властям. Со своей стороны, старожилы привыкли не доверять «русским» любого сорта. Так, Александр Форштейн, отважный этнограф, который вместе с женой готов был провести три года, «не видя ни одного европейского лица», вызывал всеобщую ненависть среди местных «европейцев», которые решили, что «рыжая носатая крыса, наверно, донос готовит» . Согласно другому сообщению, «нервный и малограмотный председатель райревкома… бегал с наганом в руках по улицам Гижиги за своим грамотным секретарем». Секретарь якобы злонамеренно представил ему письменный отчет на «окончательную обработку» .

Особенное раздражение вызывала забота пришельцев о туземцах. Она выглядела бессмысленной при любых обстоятельствах, но в тяжелые времена трата денег на создание туземных школ, больниц или чайных представлялась многим преднамеренной провокацией . Ревностно охраняемая административная и финансовая независимость этих учреждений была вызовом людям, которые привыкли быть хозяевами «своих собственных» районов. Наконец, уже само появление в тундре относительно больших сумм денег и медицинских препаратов, в том числе спирта, часто становилось искушением, которому невозможно было противиться .

По всему Северу «старые» должностные лица объявили войну новым. В одном районе в течение одного года (с лета 1927 до лета 1928 г.) пять врачей подряд были уволены с работы по обвинениям в незаконной торговле пушниной, растрате средств, хищении спирта, неправильной кадровой политике и слишком частых поездках в город. Трое из этих врачей уехали (один из них был официально оправдан Наркоматом здравоохранения); четвертый покончил жизнь самоубийством; а пятый во время расследования писал отчаянные письма из тюрьмы, где просил, чтобы ему разрешили поехать в областной город и доказать свою невиновность . В другом районе некий доктор Мухаршев отказался поделиться медицинским спиртом с местными чиновниками. Его обвинили в совращении санитарки (при помощи двухлитровой бутыли «возбуждающих капель»), уволили с работы, выселили из комнаты и в конце концов приговорили к двум годам тюремного заключения (спирт должным образом употребили совслужащие, производившие арест). Когда жалоба Мухаршева дошла до прокурора Верховного суда (через Комитет Севера), дело было закрыто и «близкий к сумасшествию» доктор был освобожден .

Обвинения в сексуальных преступлениях всегда были популярны среди провинциальных чиновников, пытавшихся отделаться от назойливых чужаков. На дальнем севере Тобольской области директор школы Бобров был обвинен в сексуальных домогательствах по отношению к местной женщине. В телеграмме, адресованной двум наркоматам, Комитету Севера и прокурору республики, он сравнил «духовную атмосферу» области с «климатом полярной тундры» и умолял о незамедлительной помощи и защите. В Тазском районе доктора Норкину обвинили в проституции, проведении нелегальных абортов и подкупе туземцев, а причиной навета было то, что она настаивала на соблюдении политики Центра — найме на работу туземцев вместо родственников местных партийных начальников. Ее жестоко избили и заставили переселиться в ненецкую землянку. Туземных протеже Норкиной вышвырнули из больницы .

Некоторые миссионеры новой культуры вступали в бой и побеждали. Ерухим Крейнович был выслан с западного Сахалина, но не прекратил работу и даже организовал школу на восточном побережье . Но гораздо больше было таких, которые уезжали, отчаивались или начинали пить . Один ветеринар из Карагассии признавался: «Больше я не могу… Я просто боюсь. Мое здоровье неважно, нервы расшатаны до невозможности» .

Все эти трудности — климат, питание и «духовный климат» — обычно описывались как «условия существования». Но была еще и «работа среди туземцев» — официальная и иногда реальная причина пребывания на Севере и высшая цель, которая делала страдания осмысленными. Для тех немногих, кто смог приспособиться к условиям существования, эта работа была связана с серьезными сложностями.

Прежде всего применение «Временного Положения» или, скорее, наведение порядка в системе туземного управления оказалось гораздо более трудным, чем ожидалось. Большинство местных русских саботировали или игнорировали туземное самоуправление, а волостные исполнительные комитеты отказывались расходовать ограниченные средства на родовые советы . Губернские органы, которым полагалось надзирать за работой в районах, были далеко и занимались более важными делами. После публикации «Временного положения об управлении туземных племен, проживающих на территории Дальневосточной области» Хабаровский исполком отказался организовывать родовые советы, поскольку это могло испортить статистику избирательной кампании .

Повсеместное применение родового принципа было так же невозможно, как при Сперанском. Инспекторы, работавшие с ненцами в Архангельской области и с эвенами Охотского побережья, обнаружили, что у членов одного и того же рода могут быть разные маршруты кочевок. В соответствии с этим родовые советы были заменены территориальными (известными как тундровые или островные советы у ненцев и кочевые советы у эвенов) . Рассмотрев положение амурских народов, разбросанных среди растущих русских поселений, местные власти решили подчинить «туземные советы» русским районам . В Нарыме, другом регионе крестьянской миграции, о туземном самоуправлении речь не заходила. Там единственными административными органами были сельские советы и «смешанные советы», где доминировали русские; эти органы сдавали в аренду туземные рыболовные угодья и отменяли запреты на охоту .

Как всегда, чукчи и коряки представляли особую проблему. Местные власти примирились с отсутствием родов, но надеялись ввести новую форму административного контроля, организовав так называемые лагерные комитеты (лагеркомы) ^[72]. Как писал в 1927 г. один такой организатор, успех был довольно скромным: «Приехав в нымным [стойбище], я собрал в ярангу Рищипа все местное население на общее собрание и объявил, что им нужно выбрать своего представителя в лагерком. На что получил ответ, что никакого лагеркома им не нужно, потому что они всегда жили без представителя, а моржей больше не станет, если выбрать представителя» .

Другой организатор чукчей сообщал, что кандидаты в представители или председатели советов отказывались от этой чести, потому что «ведь меня засмеют свои же». «У нас все равны, — могли они сказать, — и речи о начальстве никакой быть не может». По мнению организатора, советизация кочевников останется минимальной из-за «отсутствия какого бы то ни было самоуправления» .

Даже в тех регионах, где родовой принцип казался осмысленным, введение советской системы сталкивалось с трудностями. Среди авамских нганасанов «замена родовых управлений родовыми советами» означала прибытие надоедливого районного инструктора, ненужные поездки к отдаленным местам собраний и частичное возрождение ненавистной подводной повинности. На последующем сходе нганасаны объявили: «Мы решили… остаться без родового совета, потому что считаем его навязанным силою» . А по поводу туземного исполнительного комитета они сказали: «Мы не понимаем, для чего его создают, и боимся, что он будет орудием в руках долган и якутов для давления на нас, самоедов. Поэтому мы спрашиваем, обязаны ли мы подчиняться беспрекословно инструктору, как раньше подчинялись приставу» .