Крымское ханство в XVIII веке - читать онлайн книгу. Автор: Василий Смирнов cтр.№ 11

Сейид-Мухаммед-Риза подробно повествует о том, как Менглы-Герай поспешно выехал из своих владений раньше, чем прибыл к нему Абду-л-Лабей с султанской грамотой об отставке, с которым они встретились уже в Кыл-Буруне; как в Буджаке некоторые из мятежников, ускользнувшие от его преследований, пытались причинить ему разные неприятности, которых он сумел избежать благодаря лишь своей сообразительности и расторопности, и как, наконец, он, по прибытии в Эдирне, послал человека в Порту с просьбой назначить ему местом жительства остров Хиос или Родос, вследствие чего его и сослали на Родос. Последнее было, надо полагать, делом предосторожности со стороны Менглы-Герая, который считал небезопасным для себя оставаться в Румелии.

При новом хане Каплан-Герае I (1143–1149; 1730–1736) главные должности в Крыму опять заняты были теми самыми людьми, которые были в опале при Менглы-Герае: Аадиль-Герай стал калгой, родственник мятежного Абду-с-Самада, Фэтху-л-Ла-эфенди, — кады-эскером, Кемаль-ага — первым везирем. Между тем старинные слуги Гераев, Хаджи-Мердан-Али-ага и Абу-с-Сууд-эфенди, снова подверглись гонению со стороны воцарившегося в третий раз Каплан-Герая. Абу-с-Сууд так и умер в опале.

В «Краткой истории» еще решительнее говорится о том, как с воцарением Каплан-Герая снова собрались в Крыму и были приняты с почетом лица, находившиеся дотоле — кто в бегах, кто в ссылке, как, например, жившие у калмыков Джан-Тимур-бек и Кемаль-ага, Мухаммед-ага, бежавший в Польшу Эр-мурза и другие, которые теперь позанимали видные должностные места в ханстве. Это обстоятельство дает ключ к разгадке неожиданной смены Менглы-Герая. Прогнанные им мятежники, очевидно, не дремали: они воспользовались замешательством в самой Порте, возникшим вследствие бунта янычар и отречения султана Ахмеда III, чтобы свергнуть ненавистного им хана, чего и достигли с помощью янычар, среди которых у них, без сомнения, были их приятели; вспомним, как главный бунтарь Джан-Тимур спасся от преследования благодаря защите янычарского отряда, несшего гарнизонную службу в Азове. Сам же по себе Каплан-Герай своей личностью не мог представлять никакого интереса для возмутившихся янычар, с которыми у него ничего не было общего: напротив, когда высокопоставленные «благожелатели государства», уже по воцарении султана Махмуда I, начали тайно собираться и обдумывать меры к окончательному подавлению все еще продолжавшегося брожения, то в числе этих «благожелателей» находился и Каплан-Герай.

Одновременно с этим внутренним вопросом государственные сановники Порты обсуждали также и вопросы внешней политики, а именно дела персидские, подавшие повод к внутреннему перевороту. На заседании, происходившем у верховного везиря 13 джемазиу-ль-эввеля 1143 года (24 ноября 1730), Каплан-Герай-хан произнес очень дельную речь, в которой убедительно доказывал, что в таком сложном вопросе, как отношения с Персией, следует проявить осторожность. Когда прочитаны были бумаги, полученные от багдадского губернатора Ахмед-паши, и только что пришедшая от персидского посланника Риза-Кулы-хана нота, хан сказал: «Что же — будет ли заключен мир на основании переговоров, бывших при Ибрагим-паше (прежнем великом везире), или же будет объявлена война? Но ведь надо иметь в виду союз московов с персами: война против одних необходимо вызовет войну с другими; надо быть готовым иметь дело с обеими сторонами! И что же — будет ли в одну сторону назначен верховный везирь, а в другую сераскер? Такое серьезное дело трудно решить в одно заседание. Пусть присутствующие здесь аяны и сановники обдумают, что дурного и что хорошего в мире и в войне, а мы (то есть он сам) прочтем договоры Высокой Державы с мое ковами и другими гяурами, а потом уже и посоветуемся и потолкуем, как лучше поступить!» На другой день рано поутру члены совета собрались опять и решили начинать войну с Персией, так как, по их заключению, эта война не представляла явных поводов к нарушению мира ни с московами, ни с другими гяурами. Но любопытно то, что это заседание совета вместе с такой чисто политической целью соединяло еще и другую — послужить ловушкой для главных вожаков мятежа, которые теперь в качестве важных сановников тоже присутствовали. Заранее подготовленная резня не состоялась тут же в совете только по нерешительному и как будто двусмысленному поведению крымского хана; впрочем, кровавая расправа осуществилась немного позже.

Ввиду такого осторожного до мнительности поведения хана, сообщенный русскому правительству Неплюевым ^[51] слух о том, что хан будто бы вооружал Порту против России, очевидно, был неверен. Неверно и то, что Неплюев писал о тогдашнем отношении Порты к крымскому хану — что будто, если бы только хан позволил себе хоть малую дерзость против России, то он был бы «не только сменен, но и смертью казнен». Или муфти и сановники, говорившие это Неплюеву, бессовестно ему лгали, пользуясь незнанием со стороны нашего дипломата правовых отношений крымского хана и Порты, или же Неплюев сам приукрасил услышанное от турецких сановников собственными догадками, не предполагая в них ничего страшного и невозможного.

Из донесений Неплюева, как они передаются в истории Соловьева ^[52], не видно также, чтобы ему было хоть что-нибудь известно о положении внутренних дел в Крыму. Если у Менглы-Герай-хана II при отсылке войск в Персию был расчет удалить таким образом беспокойных людей из страны, то Каплан-Герай-хан не имел нужды в такой диверсии. Поэтому если подкупленные Неплюевым турецкие чиновники и дали ему знать, что к хану отправлены указы не подавать ни малейшего повода к ссоре с Россией, дружба которой была очень нужна Порте, то, с другой стороны, по свидетельству турецких историков, Порта, напротив того, прямо давала хану формальные предписания отправлять своих воинов на подмогу османской армии против персов.

Хан сначала послал свое войско под начальством царевичей, а сам отправился к Бендерам и Хотину для содействия возведению в польские короли Станислава Лещинского ^[53]. Царевичи встретили сопротивление со стороны русских отрядов при прохождении путей, лежавших на русских территориях, но преодолели это сопротивление при помощи чеченского бека Ай-Тимура. Затем в 1147 году (1734–1735) хан, несмотря на старость лет, решился отправиться самолично в поход во главе 80-тысячного войска, вверив охрану Крыма калге Аадиль-Гераю и Кемаль-аге. По пути он раздавал мелким черкесским владетелям от имени султана награды — знамена, барабаны, шубы и деньги. Когда до сведения хана дошло, что Кёпрюлю-заде Абду-л-Ла-паша потерпел поражение в битве с Тагмасп-Кулы-ханом ^[54], то хан не воротился назад, а по своей чингизидской храбрости, говорит крымский историк, через Дербент поспешил вперед. Но как раз в эту пору, в конце 1735 года, русские предприняли нашествие на Крым, рассчитывая на то, что его некому теперь защищать, так как и хан, и большая часть народа, способного носить оружие, были в отлучке. Правда, по другим данным, зимняя пора и недостаток провианта затруднили движение ханского отряда, так что хан, дойдя до Кабарды, там и остановился, а весною уже повернул домой в Крым. Персидская война в это время пришла к концу, а русские обнаруживали все большую и большую против турок или, вернее, против татар враждебность, так что султан послал хану приказ немедленно явиться в Порту для обсуждения усложнившихся обстоятельств. Стало быть, и в этом случае Каплан-Герай был прав, когда на совете Порты предусматривал возможность вмешательства России в войну Порты с Персией. Но насколько он был сообразительный политик, настолько оказался несостоятельным как военачальник: ему пришлось быть свидетелем небывалого в истории Крыма явления — погрома и опустошения, произведенного русскими в самых центральных местностях ханства, вторгшимися туда под начальством Миниха ^[55].