Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Черненькова cтр.№ 62

Казалось, Анна и этого не могла простить Гумилеву.

В январе 1920-го у Шилейко и Ахматовой побывал Чуковский. В комнате сыровато, холодновато, книги лежат на полу. Ахматова ласкова с Шилейко, поправляет ему волосы, называет его Володя, он ее – Аничка. Глаза ее иногда кажутся слепыми, говорит она крикливым, резким голосом, будто по телефону. Чуковский заговорил о Гумилеве: как ужасно, с его точки зрения, тот перевел Кольриджа. Анна Андреевна ответила:

– А разве вы не знали? Ужасный переводчик.

Чуковский отметил в дневнике: «Это уже не первый раз она подхватывает дурное о Гумилеве». Анна Андреевна потом говорила Лукницкому, что их пытались рассорить некоторые «доброжелатели», передавали сплетни, старались вызвать взаимную вражду. Она признавала и за собой некоторую неосторожность: могла что-нибудь сказать, а ему передали…

А Гумилев, скорее всего, даже не догадывался о том, как она живет. Он упрекал Анну в замкнутости, в нежелании что-либо делать, в отчуждении. Однажды даже сказал:

– Твой туберкулез – от безделья.

Если бы он знал!

В январе 1920 года Анна пошла в Дом искусств, чтобы получить деньги для Владимира Казимировича. Ей нужен был Гумилев, а он оказался на заседании. Анна села на диван в первой комнате. Здесь же был Б. Эйхенбаум. Через несколько минут Николай Степанович вышел. Ахматова обратилась к нему и назвала на «вы». Это поразило Гумилева: никогда они не были на «вы», разве что в отрочестве.

– Отойдем, – предложил Николай Степанович.

Они отошли, и Гумилев заговорил:

– Почему ты так враждебно ко мне относишься? Зачем назвала на «вы», да еще при Эйхенбауме! Может быть, тебе что-нибудь плохое передавали обо мне? Даю тебе слово, что на лекциях я если говорю о тебе, то только хорошо.

Анна была очень тронута тогда. Она чувствовала свою вину: да, была несправедлива иногда в разговорах с ним, не была в «примирительном» настроении, огрызалась на него и т. д. Гумилев был взволнован и встревожен, не понимая ее враждебности. Сам он по-прежнему относился к ней как к близкому, родному человеку, другу.

Конечно, они оба отказались от того, что их объединяло, ушли от назначенного пути. Однако Гумилев, как вполне удовлетворенный, самодостаточный мужчина, был щедр в отношениях, добр и благороден, да и по характеру был таков. Анна же страдала от ошибки как оставленная женщина, несчастная в новом браке. Признать же, что сама сделала выбор, а стало быть, сама виновата в том, как все сложилось, было непросто. Вот она и вымещала зло на Гумилеве. И тосковала по нему.

В апреле бывшие супруги снова встретились на нейтральной территории. Гумилев отвел Анну Андреевну к С. Бернштейну в лабораторию Института живого слова, чтобы там записали ее стихи в авторском чтении. Запись осуществлялась на фонограф. Сам Гумилев еще в феврале записал несколько своих стихов. Теперь он привлек и Анну, как всегда заботясь о ней. Что характерно, он представил ее С. Бернштейну как свою жену. Будто ничего не изменилось! И она, видимо, не протестовала, не стала разоблачать подлог.

Весной 1920 года у Ахматовой материально совсем худо. Шилейко получал во «Всемирной литературе» жалованье, которого хватало ровным счетом на полдня. И тут явилась Надежда Павлович с мешком риса от Ларисы Рейснер, приехавшей из Баку. Ахматова раздала весь рис страдающим от дизентерии соседям и знакомым.

Однажды Анна Андреевна пошла с кастрюлькой к знакомому, у которого можно было сварить суп. Он жил в Училище правоведения. Ахматова сварила суп, завязала кастрюльку салфеткой и вернулась домой. А дома ее поджидала сама Лариса Рейснер. Пышная, откормленная, в шикарной шляпе. Лариса пришла поведать Ахматовой правду о Гумилеве и была поражена увиденным: и этой кастрюлькой, и видом самой Анны Андреевны, и видом Шилейко, который был в скверном состоянии. Рейснер ушла, а ночью в половине двенадцатого пришла снова с корзиной продуктов.

Между тем в судьбу Ахматовой вмешивается снова Артур Лурье, который теперь занимал пост заведующего музыкальным отделом Наркомпроса. Он решил вырвать Анну из лап Шилейко: прислал за больным карету скорой помощи, и того увезли в больницу. С ишиасом держали месяц. За это время операция по спасению Ахматовой была завершена. Лурье предложил Ахматовой перебраться на квартиру к ним с Ольгой Глебовой-Судейкиной. Анна переехала. Следующим пунктом плана в обретении самостоятельности был поиск работы. Ахматова поступает на должность делопроизводителя факультетской библиотеки в Петроградский агрономический институт и получает казенную квартиру на Сергиевской улице. Ей выдали трудовую книжку, теперь Ахматова имела право на паек и жалованье, на дрова.

Когда Шилейко выписали из больницы, он плакался:

– Неужели бросишь? Я бедный, больной…

Анна ответила:

– Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне.

Ему это очень не понравилось, однако переехал. И теперь совсем другое дело: дрова, комната – все ее, она здесь хозяйка, она независима. И снова пошли стихи: она вернулась к себе, к творчеству. Стала появляться на вечерах, выступать. А тут развернулась история с созданием Петроградского отделения Союза поэтов.

Этот Союз был учрежден в Москве еще в ноябре 1918 года. Председатель Союза, а в июне 1920 года это был В. Брюсов, поддерживался самим Наркомпросом и имел широкие полномочия, доступ к печати. Из Москвы в Петроград отправили в качестве представителя Союза Надежду Павлович. Она сразу обратилась за поддержкой к А. Блоку, тот говорил с Гумилевым. Все понимали, что поэтам нужна материальная помощь, книжная лавка, пайки. Вопрос обсуждался во «Всемирной литературе». Летом 1920 года было организовано Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов, и Гумилев сыграл в его истории не последнюю роль.

Летом к Гумилеву приехала жена, которая не могла больше оставаться в Бежецке. Николай Степанович оказался в двусмысленном положении: его новая возлюбленная, Ольга Арбенина, была раньше подругой Аси, и теперь они обе следовали за ним. Обе с челками, выглядели, по выражению Арбениной, глупо, как гумилевские одалиски. Однако Арбенина даже жалела жену Гумилева: «Сидеть в Бежецке и скучать!»

Роман их затянулся, и даже появление Анны Николаевны ничуть ему не помешало. Гумилев был откровенен с Ольгой. Она вспоминала потом то немногое, что он рассказывал об Ахматовой. Говорил о ней всегда добродушно, с легкой иронией.

Гумилев считал, что каждый человек имеет свой внутренний возраст, коренной, иногда вечный. Так, он утверждал, что Ахматовой было 15, а потом сразу 30. А про себя говорил, что ему 13 лет.

Рассказывал о притворстве или актерстве Ахматовой. Вот она дома в Царском завтракает с аппетитом, смеется. Приходят гости, в особенности если граф Комаровский, «она падает на диван, бледнеет и на вопрос о здоровье цедит что-то трогательно-больное».

Арбенина вспоминала, как удивлялся Гумилев выбору Ахматовой, ведь у нее никакого романа с Шилейко не было. Да и сам Шилейко человек странный: Гумилеву и Лозинскому ни с того ни с сего целовал руку.