Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества - читать онлайн книгу. Автор: Николас Уэйд cтр.№ 54

Средний мировой IQ, сообщают они, составляет 90 баллов. Если разбить по расам, то IQ восточноазиатских народов — 105, европейцев — 99, а африканцев к югу от Сахары — 67 [43]. Авторы отмечают, что показатели народов Субсахарской Африки были бы значительно выше, если бы не плохое питание и слабое здоровье.

Линн и Ванханен утверждают, что тесты на IQ, судя по всему, измеряют нечто очень важное, поскольку показатель IQ хорошо коррелирует с уровнем образования. Также они, по утверждениям ученых, сильно связаны с тем, что экономисты называют человеческим капиталом, в который входит образование и обучение.

Обращаясь к экономическим показателям, они обнаруживают, что IQ разных народов демонстрируют чрезвычайно высокую корреляцию с индикаторами экономического роста на душу населения и также сильно связаны с уровнем экономического развития между 1950 и 1990 гг. (корреляция 64%) [44].

«Мы утверждаем, что различия между средними умственными способностями популяций, измеряемыми по национальному IQ, дают самое убедительное, пусть и неполное, теоретическое и эмпирическое объяснение для многих типов неравенства в уровне жизни людей», — делают вывод Линн и Ванханен [45]. Отсюда следует, что для сокращения неравенства в богатстве народов можно сделать не так уж много. «Можно ожидать, что разрыв между бедными и богатыми странами будет сохраняться, поскольку он коррелирует с различиями в национальных уровнях IQ», — заявляют они [46].

Кажется логичным, что более интеллектуальные популяции могут накапливать больше богатства, чем менее интеллектуальные. Но интеллект — это свойство индивидов, а не обществ. Общество силачей может быть запросто побеждено более слабыми людьми, если они более сплоченно и упорно сражаются. Как и сила, свойство индивидуального интеллекта не обязательно распространяется от людей на общество, частью которого они являются.

Действительно, по корреляциям Линна и Ванханена нелегко понять, куда может указывать стрела причинно–следственной связи: IQ делает народ богаче или более богатый народ создает своим представителям условия для лучшего прохождения тестов на IQ? Писатель Рон Унз указал на примеры среди собственных данных Линна и Ванханена, как показатель IQ вырастал на 10 или более баллов за поколение, когда население становилось богаче; это ясно демонстрирует, что богатство может значительно повысить показатели IQ. Дети из ГДР в 1967 г. получали средний балл 90, а в 1984 г. — уже 99. В ФРГ, в которой преимущественно такое же население, средний IQ варьирует от 99 до 107. Это расхождение в 17 баллов в немецком населении, от 90 до 107, явно было вызвано уменьшением бедности, а не генетикой.

Между средним IQ самых богатых и самых бедных стран Европы имеется разница в 10–15 баллов, однако, когда европейцы перебираются в США, эти различия исчезают, поэтому они, очевидно, вызваны окружающей средой, а не генетикой. Если европейские показатели IQ могут так сильно варьировать для разных десятилетий и местностей, трудно быть уверенным, что любые другие межэтнические различия заложены от рождения, а не обусловлены влиянием среды. Книга Линна и Ванханена «представляет собой оканчивающий игру гол в ворота IQ-детерминистов, — заключает Унз, — но ни одна из противоборствующих идеологических команд его не заметила».

Линн и Ванханен фактически признают роль богатства в улучшении показателей IQ. Однако сложно понять, насколько именно велик повышающий IQ эффект материального благосостояния. А это серьезно ослабляет способность показателей IQ объяснять само богатство. В более широком смысле может оказаться рискованным сравнивать IQ разных рас, если не делать поправки на богатство, питание и другие факторы, влияющие на IQ.

Восточная Азия — это масштабный контрпример тезису Линна/Ванханена. Население Японии, Китая и Кореи стабильно демонстрирует более высокий IQ, чем жители Европы и США, но, несмотря на многие достоинства их обществ, нельзя с очевидностью утверждать, что они более успешны, чем общества Европы и ее потомков. Интеллект, разумеется, штука не лишняя, но он не выглядит гарантом экономического успеха популяции. Что же тогда предопределяет богатство и бедность народов?

Исследованием природы бедности народов, заслужившим множество похвал, стала книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные», написанная экономистом Дароном Аджемоглу и политологом Джеймсом Робинсоном. В предыдущей главе уже отмечалось, что они согласны с Фукуямой, считая, что институты очень важны для понимания того, как функционируют человеческие общества. И они приходят к такому выводу самостоятельно. Фукуяма определяет роль институтов в основном через исторические паттерны; Аджемоглу и Робинсон делают акцент на политическом и экономическом анализе.

Большая часть неравенства между странами мира возникла во время Промышленной революции, отмечают Аджемоглу и Робинсон, до этого времени уровень жизни у людей был примерно одинаков, кроме горстки представителей правящего класса в каждой стране. Сегодня в список 30 самых богатых государств вошли бы Англия и те страны, в которых быстро распространилась промышленная революция, — Западная Европа и исходно английские поселения в США, Канаде и Австралии, а также Япония, Сингапур и Южная Корея. 30 беднейших стран окажутся расположены преимущественно в Субсахарской Африке, и к ним добавятся Афганистан, Гаити и Непал. Если отступить на век назад, список стран первой и последней тридцаток был бы в основном таким же, только Сингапур и Южная Корея не входили бы в число богатейших.

Наверняка экономисты, историки и другие специалисты по социальным наукам уже придумали убедительное объяснение такому значительному и долговременному неравенству. «Не совсем так, — говорят Аджемоглу и Робинсон. — Большая часть теорий, предложенных учеными в различных общественных науках и пытающихся найти истоки богатства и бедности, попросту не работают и не могут объяснить сложившееся положение дел» [47].

Они заявляют, что есть институты плохие и хорошие, или, как они их определяют, экстрактивные и инклюзивные. Плохие, экстрактивные институты — это те, при которых малочисленная элита выжимает все, что может, из общественных производственных ресурсов и почти все забирает себе. Элита противодействует технологическим новшествам, поскольку они разрушительны для политического и экономического строя, обеспечивающего ее положение. Из–за собственной жадности элита доводит всех остальных до нищеты и препятствует прогрессу. Неразрывный порочный круг, состоящий из экстрактивных политических и экономических институтов, поддерживает стагнацию в обществе.

И наоборот, хорошие, инклюзивные институты — это те, в которых политическая и экономическая власть распределена среди широкого круга людей. Главенство закона и права собственности вознаграждают за усилия. Ни одна часть общества не обладает достаточным могуществом, чтобы блокировать экономические изменения. «Круг благоразумия» политики и экономики поддерживает процветание и рост.

Архетипическим примером инклюзивных институтов, по мнению Аджемоглу и Робинсона, была Славная революция 1688 г., когда в Англии свергли профранцузского короля Якова II в пользу его зятя Вильгельма Оранского, — этот переворот укрепил контроль парламента над королем. И политически, и экономически институты стали более инклюзивными, что создало стимулы для предпринимателей и заложило основу Промышленной революции.