Центр тяжести - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Поляринов cтр.№ 63

Вот так мы и работали – до самого пятого курса. А потом, прямо перед выпускным, Грек исчез. Перестал отвечать на звонки и ходить на занятия. Мы ждали, что он все же объявится в редакции и объяснится или хотя бы просто даст о себе знать, но – прошла неделя, потом две, а вестей от него не было. В деканате мне сообщили, что он съехал из общежития и уже забрал все документы, включая диплом. Оля нашла номер его матери и позвонила.

– Да, он уехал в другую страну, – сказала старушка на том конце провода. – Учиться. Шлет мне теперь фотографии из университета. Там красиво.

В другую страну. Учиться. И нам ничего не сказал. Вот придурок.

Спустя полгода, уже работая в бюро переводов, я ради любопытства вбил его имя в строку поиска Гугла – к моему удивлению, кроме вороха нерелевантных ссылок на социальные сети, Гугл выдал одну видеозапись с официального аккаунта ВВС. Это был он, наш друг. Стоял на холме где-то в центре пустыни, в бронежилете и в каске с надписью «press», за спиной – очертания древнего восточного города и клубы черного дыма на горизонте; на английском языке он рассказывал, как сепаратисты захватили какой-то храм, то ли в Пальмире, то ли в Пакистане. И подпись внизу: «Alexandar Griek».

Я показал запись Оле, она смотрела на экран так, словно там кого-то пытали. Посмотрела на меня:

– Это точно не инсценировка?

Я пожал плечами:

– Официальный аккаунт ВВС.

Она покачала головой, снова уставилась на экран, ткнула пальцем:

– Смотри, они опять написали его фамилию неправильно. – Потом вздохнула и добавила: – Ну, хотя бы маме додумался соврать, уже неплохо.

Именно так, через интернет, я следил за его передвижениями из одной горячей точки в другую, за его карьерой военного корреспондента. Пытался еще раз показать Оле один из репортажей, но она не захотела смотреть. Это довольно тяжело – видеть, как один из самых близких тебе людей лезет под пули ради красивого кадра (а именно этим он и занимался – такой характер).

Вот ведь странно, правда? Некоторые люди всю жизнь вертятся вокруг тебя, как спутники вокруг планеты, и все же по прошествии лет ты о них толком ничего сказать не можешь, кроме «ну да, я всю жизнь с ним знаком», ты даже не сможешь описать их, если тебя попросят, ты настолько привык видеть их лица, что уже давно забыл, как они выглядят; а есть другие люди – они врываются в твою жизнь, как кометы в атмосферу Земли, горят, разбрасывают свои обломки и улетают. Именно так было с Греком – он даже в помещения не входил, а именно врывался. И позже, когда он исчез, мы с Олей сразу ощутили его отсутствие.

В отличие от новой, буйной и полной опасностей жизни Грека моя жизнь развивалась по более скучному сценарию. После института я перепробовал несколько весьма экзотических профессий: например, некоторое время работал в фирме, торгующей декоративными элементами, стилизованными под черепа и рога лосей и буйволов, потом полгода провел в аквариумной компании в должности дизайнера, и хотя само по себе это занятие было довольно интересным, мне пришлось оставить его из-за внезапно появившейся аллергии на все виды корма для рыб (это в нагрузку к моей аллергии на морепродукты, да). В итоге первый год нашей с Олей совместной жизни в съемной квартире деньги на оплату аренды я зарабатывал именно переводами: адаптировал тексты для пресс-конференций, презентаций, переводил завещания и жалобы клиентов. В целом денег на жизнь хватало: мы были бедны и счастливы. И даже когда я пытался заговорить о будущем, она зажимала мне рот и говорила:

– Знаешь, говорят: лучший способ убить шутку – объяснить ее смысл. И точно так же с будущим: хочешь убить его – распланируй жизнь на десять лет вперед.

В итоге она (как всегда) оказалась права – будущее само диктовало нам свои условия.

* * *

– Я беременна, – сказала она.

Просто зашла в комнату, села рядом со мной и сказала: «Я беременна». Без всяких прелюдий и предисловий. Потом, правда, добавила:

– Не знаю, как так получилось. То ли таблетки не сработали, то ли я случайно пропустила день.

Как обычно реагируют на эти слова? Радуются, пугаются, нервничают?

Я же пришел в ужас. Вовсе не потому, что не хотел детей, нет. И финансовый вопрос меня не пугал, я любил Олю и прекрасно знал, что рано или поздно услышу от нее эти слова. Тут было другое: из всех возможных мыслей в голове у меня почему-то возникла только одна: а что, если я буду плохим отцом? Как это вообще выглядит – быть отцом?

И эта мысль меня буквально парализовала.

Оля ждала реакции, а я молчал и тупо смотрел перед собой, не мог подобрать нужные слова – ощущение такое, словно иду по минному полю.

Ребенок еще не родился, мы даже не решили, что будем делать с ним на стадии беременности, а я уже сидел там, на кровати, и представлял себе, как испорчу ему жизнь. Это было нелепо, и если бы кто-то другой рассказал мне такую историю – я бы рассмеялся. Вот же ж придурок, подумал бы я, ребенку минус восемь месяцев, а он уже все за него решил.

Оля тронула меня за плечо – не могла понять, что со мной.

– Ты весь бледный, тебе плохо?

– Я? Нет, ничего. Я просто. Просто задумался.

– Если ты еще не решил, мы можем отложить этот разговор. – Я видел разочарование на ее лице – не такой реакции она ждала.

– Что? Нет! Ты чего? Да я же. – Я начал заикаться, обнял ее, меня трясло. – Это прекрасно! Прекрасно! Я счастлив.

Я прижимал ее к себе и чувствовал, как она наконец расслабилась в моих объятиях.

– А почему ты такой бледный? И вспотел весь. Что с тобой?

Я посмотрел ей в глаза:

– Я боюсь.

– Чего?

– Что буду плохим отцом.

Она пару секунд разглядывала меня, ждала, что я рассмеюсь, скажу, что пошутил. И вдруг рассмеялась сама и снова прижалась ко мне.

– Какой же ты придурок, ей-богу!

* * *

Странная вещь – отцовство. Оно проделывает с мозгом причудливые вещи. Инстинкт самосохранения обостряется до предела. Первые полгода после рождения Льва я только и делал, что боялся.

В английском есть такое слово: overthinking.

Это когда слишком много думаешь. Передозировка мыслей. Именно этим я и занимался – слишком много думал.

А если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о моей семье? А если что-нибудь случится с Левой? Что, если однажды он не проснется? Или, наоборот, не сможет уснуть? А если у него остановится сердце? Такое ведь тоже бывает, да? А если он забудет, как дышать? Я слышал о таких случаях – страшное дело. А если вырастет и станет байкером или, еще хуже, политиком? Или возненавидит меня? А если у него обнаружится аллергия на пенициллин? У нас в семье у всех на что-нибудь аллергия. В основном на нормальную жизнь.

Сейчас об этом легко и весело вспоминать, тогда же, в первые полгода жизни сына у меня случались настоящие панические атаки. Когда я смотрел на него, совсем еще маленького, лежащего в колыбели, завернутого в голубой плед, я не думал: «Как же сильно я тебя люблю», я думал: «Боже мой, какой ты хрупкий, как же я смогу тебя защитить?»