Осень в Сокольниках - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Хруцкий cтр.№ 6

Забродин положил на стол перед Кафтановым красочно выполненный альбом.

— Да, — генерал раскрыл его, — бумага у них.

— Блестящая полиграфическая база, вступительная статья моя, они ее перепечатали из журнала «Искусство».

Вадим встал, подошел к столу генерала.

На каждой странице во весь лист были напечатаны овалы медальонов. Даже на фотографиях эмаль как бы светилась изнутри.

— Он сам варил эмаль, по своему рецепту, — сказал художник, — пожалуй, никому не удавалось добиться такого прозрачного, как бы мерцающего колорита. Его эмаль словно живая. Поэтому и работы его необычайно интересны.

— Вы уж нас простите, Владимир Федорович, — Кафтанов захлопнул альбом, — но не довелось нам слышать о Лимареве.

— Вполне естественно, вполне естественно.

Художник вскочил, нервно заходил по кабинету.

— Искусство, как и география, имеет свои открытия. Кто раньше ценил примитивизм Нико Пиросмани? Он дарил свой щедрый талант духанам, хинкальным, третьеразрядным кабакам. Он писал вывески и рисовал на старых кабацких клеенках. А сколько талантов погибло в так называемой «ляпинке»!

— Вы имеете в виду общежитие для студентов купцов Ляпиных, на Большой Дмитровке? — спросил Вадим.

— Именно, Вадим Николаевич, именно, и я бесконечно рад, что вам это знакомо. В «ляпинке» погибли десятки талантов. Они спились, погибли от нужды. Там же жил и мещанин из Ростова Великого Лимарев. Он учился в Училище живописи, надежды подавал огромные, но, чтобы не умереть с голоду, пошел в живописную мастерскую их выпускника Грибкова. Реставрировал церкви, потом увлекся эмалью. Водка погубила его редкий талант. Работ у Лимарева не очень много. Часть их погибла во время обстрела Ленинграда. Кое-что мы нашли в Москве, Туле, Тамбове. И вот такая находка — сухотинский дом, и надо же…

— Владимир Федорович, скажите, — спросил Вадим, — а точно, что в особняке Сухотина находились работы Лимарева?

Забродин посмотрел на подполковника так, как смотрят обычно учителя на школьника, не понимающего, почему дважды два четыре. Он достал из папки бумаги и положил перед Орловым.

— Вот, друг мой, акт экспертизы, но даже этого не надо, вот письмо отца генерала Сухотина, действительного тайного советника Павла Сергеевича Сухотина, брату. Оно попало нам в руки в Тамбовском архиве. Я прочту отрывок:

«А далее, дорогой Константин, спешу уведомить тебя, что присланный тобой живописный мастер Лимарев весьма умел и талантлив необычайно. Медальоны его украсили каминную, а узорная плитка совершенно преобразила печь. На балу был сам его высокопревосходительство с супругой и хвалили работу Лимарева.

Расчет с живописцем я произвел сполна. Но мне жаль этого несчастного человека, утопившего свой дар Божий в горячительных напитках.»

— Владимир Федорович, — генерал постучал пальцами по акту экспертизы, — надеюсь, вы снимете копии со всех этих документов для нас?

— Уже сделано. — Забродин достал из папки голубоватый полиэтиленовый пакет с бумагами.

— Это первое, — продолжал генерал, — второе, что нас очень интересует, — это перечень вещей, унесенных из дома Сухотина.

— Из бывшего райкома ДОСААФ, — ехидно поправил Забродин.

— Пусть так, пусть так, — Кафтанов усмехнулся, — но нас интересует ценность предметов старины.

— Ну что же. — Забродин встал и вновь, видимо, почувствовал себя профессором, читающим лекцию студентам Строгановки. — Шесть медальонов работы Лимарева, расписной кафель печки-голландки, его же работы. Старинная фарфоровая облицовка камина, приобретенная предком Сухотина на аукционе в Париже в 1814 году, остатки окон— витражей, также французской работы, и, наконец, редкая по своей красоте отливка и ковка: каминная решетка, основания перил, этажные экраны на лестничных пролетах.

— Н-да. — У Вадима настроение испортилось: вещи, взятые в особняке, выходили из его привычного круга розысков.

Преступники, которыми занимался его отдел, нападали на инкассаторов, грабили квартиры, из которых уносили дорогие магнитофоны, золото, украшения, кожаные вещи, меха.

Дело об ограблении реставрирующегося особняка представилось ему унылым и нелегким.

— Вы, кажется, Вадим Николаевич, — повернулся к нему Забродин, — не совсем понимаете, почему я и мои коллеги так хлопочем об особняке Сухотина? Вы москвич?

— Да, только какое это имеет отношение к делу?

— Самое прямое. Вы любите Москву? Старую Москву, где прошло ваше детство?

— Конечно.

— Так, — художник хлопнул в ладоши, — а теперь закройте глаза и вспомните, как вы ходили от Петровки до Малого Николопесковского переулка?

— Но его же нет!

— Правильно. Его нет. Так же как нет многих переулков и особняков, так же как нет на Пушкинской площади дома Фамусова, да и сам Александр Сергеевич стоит на другом месте. Так же как вместо умного, грустного, ироничного Гоголя, спрятанного в глубине двора, мы видим на бульваре писателя, похожего больше на военачальника или передовика производства. Мы смотрим по телевизору «Клуб путешественников» и восторгаемся красотами Венеции. Правильно! Это прекрасно, но, стоя на площади Святого Марка в Венеции или гуляя по Парижской улице в Праге, мы не должны забывать о красоте нашего города. Пусть неяркой, но милой русскому сердцу красоте Москвы.

Голос художника, набрав силу, бился о стены кабинета. Звучал красиво и гулко.

— Москва — центр России. Какой русский может забыть ее необычайную красоту. Вспомните, друзья, вашу молодость. Осенние переулки Замоскворечья, Арбата, Чистых прудов. Да, я за то, чтобы строить новые прекрасные и светлые города. Но зачем же уничтожать собственную историю? Ах, сколько погибло чудесных домов, в которых бывали Радищев, Лермонтов, Рылеев, Пушкин, декабристы, народники, писатели. На этих домах не было мемориальных досок, и они попали под страшную линию сноса и реставрации. Если б вы знали, товарищи, сколько трудов нам, ревнителям русской старины, стоит отстоять улицу, переулок, дом от сноса. Если б вы знали…

Генерал проводил Забродина до дверей, вернулся и сел рядом с Вадимом.

— Что ты такой мрачный? Как дома?

— По-прежнему.

— Слушай, я бы ввел в положение о присвоении звания полковника графу — женат. Холостым бы не присваивал.

— Во-первых, я разведенный, во-вторых, замуж обычно хотят выйти именно за полковников, в-третьих, почему?

— От зависти, Дима, от зависти.

— Не завидуй, не такая уж легкая должность на этом свете быть холостым.

Когда никого не было, в редкие минуты неслужебных разговоров они вновь, как и в те далекие годы, переходили на «ты».

— Знаешь, — Кафтанов взял сигарету, — я Леньку Васильева вчера видел.

— Ты много куришь.