Придя к этому немудреному выводу, Лунев пошел в бар, выпил кофе с коньяком, закурил любимый «Данхилл» и отправился на контрольную явку.
Постоял условные десять минут у Дома моды, увидел проехавшую машину с известным ему номером. Все было в порядке.
Лунев вернулся в гостиницу, взял кейс и пошел заранее проверенным маршрутом. Опять к Дому моды, потом несколько минут сидел в сквере у гостиницы «Рилла», потом вышел на улицу графа Игнатьева. Шел и знал, что где-то рядом с ним идут люди, его люди.
На углу Русского бульвара он выпил тягучей, сладковатой бузы. Постоял немного на углу. Зеленая, прекрасная София. С ней он тоже прощается.
Помахивая кейсом, пересек бульвар. Теперь улица Христа Смиренски, маленький базарчик. И вот наконец площадь Иордана Николова.
Лунев любил это место. Трамвайный круг. Два открытых ресторанчика. Он сел на террасе под тентом, заказал кружку пива.
— У вас свободно? — спросил кто-то по-немецки.
Лунев поднял глаза. Связник был тот же самый, с которым он раз десять встречался в Софии. Он сел спиной к улице и тоже заказал пиво.
— Я сейчас уйду, на стуле вы найдете пакет, там ваши документы и ключи от машины. Видите «мерседес»?
Лунев чуть опустил глаза. Этот «мерседес» с греческим номером он заметил давно.
— Там все, — продолжал связник, — портфель с бумагами, чемодан с одеждой. По документам вы Виктор Грюн, совладелец афинской посреднической конторы. Маршрут до границы вами изучен. Где материалы?
— Возьмите кейс.
Связник опустил руку, взял кейс. Поднялся. Лунев незаметно потянул со стула плотный конверт, опустил его в карман пиджака. Кажется, все. Поднял голову и с удивлением заметил, что связник никуда не ушел, а стоит рядом в компании нескольких мужчин, о профессии которых догадаться было совсем нетрудно.
— Гражданин Лунев?
Рядом появились двое. Лиц их Борис различить не мог, он только слышал голос, и казалось ему, что спрашивают не его и вообще все это происходит не с ним…
Олег вышел из госпиталя в конце августа. Он, правда, еще прихрамывал немного, болела левая нога, и на работу его не выписывали. Врачи сказали:
— Гуляйте как можно больше. Нагрузка — вот панацея для вашей ноги.
Поэтому он брал Кузю и уходил на весь день. И сегодня он гулял с девяти утра до двух, разрабатывая ногу, убедив себя, что с каждым шагом она болит все меньше и меньше.
Олег уже подошел к дому, но тут нога дала себя знать и заныла, словно больной зуб. Он сел на лавочку, и боль сразу же утихла. Кузя крутился у лавки, грыз какую-то палку, недовольно ворчал. Олег бросил сигарету в урну и увидел Лену.
Она шла ему навстречу и улыбалась. У Олега не просто забилось, а загудело сердце, похолодели руки.
— Олег, — сказала радостно Лена, — ты здоров? Я очень рада.
Кузя подскочил и тявкнул, стараясь уцепить зубами туфлю.
— Это Кузя? — Лена наклонилась и погладила собаку.
— Да, Лена.
— Он очень славный, а я рада за тебя. Пока.
Она помахала рукой и пошла по аллее, упруго и энергично, как ходят балерины.
Олег смотрел ей в спину, пока она не скрылась за углом. Смотрел, не понимая, что же все-таки произошло, что могло измениться за те несколько дней, прошедших после их встречи в Таллине. Ему было плохо, и он решил позвонить Борису Прохорову, надеясь в разговоре с другом найти ответ на мучающие его вопросы.
Он подошел к автомату, достал две копейки и положил их обратно в карман. Нет, он не будет звонить Прохорову, потому что есть две вещи, которые невозможно разделить, — вину и боль.
* * *
Порученец Некрасова догнал Казаринова у выхода.
— Евгений Николаевич, вам просили передать. — Он протянул конверт.
— Спасибо.
Казаринов распечатал конверт, достал листочек бумаги.
«Глядя из Лондона. Несколько дней назад в Москве КГБ арестовал известного ученого-экономиста, борца за права человека Бориса Лунева…»
Казаринов дочитал, усмехнулся, порвал листок и бросил обрывки в урну…
Бесшумная смерть
Повесть
Москва. Майор контрразведки Олег Кольцов
Наступило утро, а он был еще жив. Он чувствовал, как жизнь уходит из его когда-то большого и сильного тела, и проваливался в темноту.
Сознание ненадолго возвращалось к нему, и жгучая боль была единственным ощущением.
Единственным, что соединяло его с прошлым.
Потом и она ушла, и он окунался и ненадолго выныривал из звенящей темноты.
Он не думал и не мог думать. Он весь был захвачен ощущением ухода из жизни.
Последний раз он почувствовал боль и понял, что кто-то трогает его за плечо.
— Майор! Майор!
Он с трудом открыл глаза и увидел человека, склонившегося над ним.
Старший оперуполномоченный 108-го отделения милиции майор Сергей Никольский
Во дворе его встретил крепкий общественник Николай Петрович Соломатин. По летнему времени был он в рубашке с коротким рукавом, но с неизменной медалью «Ветеран труда» на засаленной ленте.
— Ты куда, Сергей Васильевич?
— Домой, Николай Петрович, поспать после суток.
Сказать по правде, Никольский после суток проработал еще минимум двенадцать часов, так как они ловили торговцев наркотиками в подземном переходе на Пушке.
— Сам Бог тебя мне послал, Васильич, — радостно сказал Соломатин, — сам Бог.
— А что стряслось?
— Бомжи у нас в подъезде расходились. Вчера ночью такое устроили, даже стреляли.
— Да ты что?
— Точно говорю.
— А почему не позвонил?
— Так у нас во всем доме телефон вторые сутки не работает. Банк сучий какую-то траншею копал и повредил кабель. Ты бы проверил чердак, а, Васильич?
Сергей с тоской посмотрел на крепкого общественника и понял, что придется ему лезть на чердак.
Но ничего, он сделает доброе дело по пути домой. Эта мысль развеселила Никольского, и он зашагал к подъезду дома номер пять.
На первом этаже, как водится, пахло мочой. Отсутствие общественных туалетов в районе резко сказывалось на санитарном состоянии подъездов.
Это были не просто двери, лестницы, окна. Нынче подъезды использовались целево: как сортир, как распивочная и даже как отдельный номер в гостинице.
Здесь мочились, пили водку и трахались. Поутру жильцы перепрыгивали через лужи мочи, катали ногами жестяные банки из-под пива и брезгливо косились на сморщенные презервативы, прилипшие к полу.