– Что, княжна, о женихах-то думаешь? – спросил великий князь и, увидев, что Евпраксинья залилась румянцем, рассмеялся. – А что, ты, боярин, думаешь, что она все дитя? Да у таких вот дитятей знаешь что на уме? Что молчите, словно воды в рот набрали?
– Великий князь, а что говорить-то надобно? – робко спросила Евпраксинья. – Княжне негоже срамными делами заниматься, хороводы водить и на пьянках и безбожных гульбищах находиться. Так тетка Василиса Николаевна говорит. А где же женихов увидеть можно?
– Это тетке Василисе негоже, а тебе самое время! – весело проговорил великий князь. – А ты, Евпатий, смотри, наведи порядок у себя в доме. Так девку под монастырь подведете!
Великий князь рассмеялся. Сложно было понять, шутит он или говорит всерьез, но Евпатий знал, что лучше не проверять. Да и сам он подумывал о том, как свою подопечную с молодцами связать. Но стоило ему только рот открыть, как боярыня Василиса тут же вмешивалась, и все его помышления тонули в различных мыслимых и немыслимых препятствиях и разговорах о том, что не положено княжне.
– Ладно, боярин Евпатий Львович, я свое слово сказал. А по поводу княжича Игоря Ингварьевича мы с тобой все обсудили. Быть тебе и ему наставником.
Великий князь Юрий Игоревич и его сын Федор
Великий князь рязанский, вернувшись в палаты, пошел к своему сыну княжичу Федору Юрьевичу.
Согласно лествичному праву, княжич Федор был четвертым в очереди на великое рязанское княжение. По лествичной системе правления брат наследовал брату, а после смерти последнего из братьев княжение доставалось сыну старшего из братьев, если он еще был жив. Это нередко приводило к жестоким междоусобицам между дядьями и племянниками или между двоюродными братьями. Великий князь все это понимал и, хотя мог бы присмотреть своему сыну супругу с более сильными родичами, остановил свой взор именно на Евпраксинье, воспитаннице Евпатия.
Княжич Федор уже сейчас проявлял немалый интерес к государственным делам. Смотря на него, великий князь понимал, что, как только он умрет, рязанская земля содрогнется от кровопролития и его долг сейчас, пока он жив и в силе, сделать так, чтобы лествичное право не было нарушено и его род не погрузился в междоусобную войну.
Юрий не мог забыть, как много лет назад именно из-за таких споров текла кровь, обагряя его родную землю. Великий князь не хотел, чтобы его сын был убит своими же двоюродными братьями за то, что он решил добиваться себе великого княжения.
– Федор, – обратился великий князь к сыну, который в это время склонился над документами и грамотами.
Княжич проявлял немалый интерес и к торговым делам, и к общению с другими великими князьями. Да и говорил Федор красиво, и, слушая его, хотелось ему верить.
– Батюшка, после того как степные воители сокрушили волжских булгар, те устремились к великому князю владимирскому, ища в его землях себе укрытие.
– Сын, я хочу с тобой поговорить не о делах государственных, а о делах полюбовных.
Княжич Федор посмотрел на своего батюшку с недоумением. Отец никогда не начинал с ним подобных разговоров, и теперь ему это показалось несколько странным.
– Батюшка, мне пришло время жениться?
– Ну что ты – пришло время жениться! Что я тебе? Насильно под венец не идут, – вспылил великий князь, – так, присмотрел деву крови благородной. Сирота. Дед ее великим князем киевским был, а отец пал в сражении.
Федор сразу понял, о ком речь. Речь шла о княжне Евпраксинье. Она и впрямь была родовита, только вот ее родичи силой похвастаться не могли. Дядья – удельные князья, а тетка хоть и замужем за краковским князем, но едва ли интересуется судьбой племянницы. Отец специально такую невесту присмотрел. Не хочет великий князь, чтобы его сын после смерти родителя в борьбу с двоюродными братьями вступал. А ведь я один по-настоящему княжеством править хочу, размышлял Федор. Все мои братья двоюродные властвовать хотят, а я – править и усиливать.
– Живет она милостью нашей, батюшка, и родичам своим не нужна. Хороша невеста!
– А ты, сынок, не на ее родичах женишься, а на ней. Да и чего ты сразу жениться. Так, присмотрись. Может, и пленит она твое сердце, кто знает. А о великом княжении пока и думать забудь! Не позволю я, чтобы после моей смерти вы, словно псы, за кость между собой сцепились. Ты мне сын, но братья твои двоюродные мне тоже не чужие, и они в своем праве!
Федор посмотрел на отца и невольно подумал, что тот и представить себе не может, какие планы зреют у него в голове. Федор боялся, что это не сбудется, ибо задумал он великое дело – нарушить все законы предков и сделать так, чтобы сын наследовал отцу. Ведь уже думали об этом сто пятьдесят лет назад их предки, когда, собравшись в Любече на съезд, порешили, что каждый будет блюсти свою отчизну. Тогда и подумывали о том, что сын должен наследовать отцу. Просто тогда не доделали все до конца, и так получилось, что лишь разделили государство на части.
– Отец, я волю твою выполню и с княжной Евпраксиньей знакомство заимею, но сердцу не прикажешь!
Великий князь усмехнулся, глядя на рассудительного сынка. Сердцу не прикажешь! Да посмотрю я на тебя после того, как вы с ней поговорите да посидите вместе. Дело молодое – стоит парню к девке приблизиться, как между ними и связь появится. Да и ох недурна Евпраксинья! С ума сведет!
– Ну коли не по нраву она тебе придется, так и скажи. Тогда я неволить тебя не стану и найду ей другого жениха.
Федор, Федор, подумал великий князь. Что же ты над бумагами и грамотами время проводишь? Зря я послушал жену и согласился, чтобы тебя грамоте учили! Не княжеское это дело – читать грамоты разные да писать знаки таинственные. Вот теперь и сидит взрослый муж, словно старец, над всякими свитками и пытается разобрать, что там начертано. Есть же на Руси старинная поговорка: кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю.
Боярин Евпатий Львович и боярыня Василиса Николаевна
После того как великий князь Юрий Игоревич покинул терем и скрылся из виду, боярыня Василиса почти бегом устремилась к боярину Евпатию.
– Ну, Евпатий Львович, говори как на исповеди, чего великий князь приезжал и о чем толковал, а то мне за дверью слышно плохо было!
– А ты, Василиса Николаевна, особо не беспокойся. Он приезжал вовсе не по бабьим делам, а со мной потолковать, а о чем именно, тебе знать не обязательно.
Василиса Николаевна картинно прижала руки к груди, словно пытаясь показать, что у нее разрывается сердце, и продолжила:
– Это так ты со мной совет держишь? Я ведь Евпраксиньку своим молоком выкормила после того, как матушка ее к Господу на суд отправилась! Мне судьба ее небезразлична! Стыд бы ты поимел, боярин. Она мне дочь, и о судьбе ее знать я имею право!
Красиво говорит, ни одного бранного слова, отметил Евпатий. Видно, мало она там за дверью расслышала, да и Евпраксинька ничего не сказала. И то слава богу!