Таежный бродяга - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Демин cтр.№ 46

— Гляньте-ка, медвежья метка!

Кешка остановился внезапно. Пригнулся. И сильно потянул ноздрями воздух.

— Совсем недавно прошел косолапый. Теплое еще… — Теперь он сидел на корточках, натужно шарил по земле рукою. — Ага, ага! Орехи ел! Вон скорлупы сколько — пощупайте-ка сами…

— Ладно, — сказал я, поеживаясь, — чего там. Пошли.

Рванул и затих в ивняке ветер. И загасил зарю. И тотчас густая зябкая мгла до краев затопила ущелье…

Федя сказал, прикуривая:

— А ведь не дай бог затеряться здесь одному… — Он поднял лицо от ладоней, швырнул спичку — по сторонам шатнулись мохнатые тени. — Особенно одному! Да еще — без пути. А если какая тропа, тоже неизвестно — куда выведет…

И он, озираясь, тронул осторожными пальцами дробовик.

— Кеш, а Кеш, — проговорил он затем, — а что это за Мирская тропа такая? Я давно о ней слышу. Какая-то, говорят, особенная тропа была в этих местах.

— Мирская тропа? — Кешка замедлил шаг. И странно во тьме блеснули его глаза. — А вот мы как раз идем по ней, по этой самой тропе.

Я оглянулся медленно. Под откосами, смывая очертания, гнездилась темнота. Она была густа и тревожна. Что-то двигалось в ее недрах — похрустывало, подрагивало, скрежетало…

— Ну, — спросил я, — и что?

— А то, что ежели б, к примеру, попали вы сюда годков двадцать — тридцать назад, тут бы вам и конец. Отсюда бы уж вы не вышли.

— Это-то почему такое? — строго спросил Федя.

— Да вот так.

— Ну а все же?

— Погодите, ребята, вы только гляньте: ночь-то какая!

Ночь обволакивала влажными шорохами. Вот впереди забила крыльями — шарахнулась неясная тень. Поверху, по кромке ущелья, шелестело прерывисто, настороженно… Что это было? Может, просто — ветер?

Кешка спросил, непонятно к чему:

— Ты, Федь, сам отколь?

— Из Подмосковья, или забыл? Я сюда после демобилизации попал, по вербовке.

— Что ж так?

— Вернулся домой, а там — карусель. Баба с соседом спуталась… Ну, я пошумел и плюнул. И ушел. А куда идти? Гляжу, объявление о найме на сибирские стройки… Вот и подался сюда. И в общем, вспоминать теперь нечего: все — зола.

Помолчали. Каждый думал свое. Скрипел под ногами валежник. Где-то во тьме пугалась птица — вскрикивала диковинным голосом, вскрикнет и затаится. И опять. И опять… Незримого движения и тайн полна была эта ночь. И с каждым шагом она становилась все холодней и сумрачней, и казалось, не будет ей края.

— Глушь, дикость, — сказал я, — а все-таки люблю… Люблю Сибирь! И ни на что ее не променяю. Такой охоты, как здесь, — в целом свете не сыщешь!

— Вот так же и предки мои думали, — заговорил вдруг Кешка. — Ты верно сказал: такой охоты нигде не сыщешь. И когда они явились сюда — а было это давно, — им сразу тут приглянулось. Ну и верили они, что вот так-то, в тихости и благолепии, царить им до скончания времен.

Лица Кешки не было видно в ночи, но угадывалась в его голосе необычная, торжественная суровость. Он говорил негромко, чуть затягивая слова, — так рассказывают древние легенды.

— И вот однажды случилась история… Прибрел к нам в село человек — слабый, крепко застуженный. Неделю отлеживался в тепле. А когда собрался уходить, созвал мужиков… Я-то этих делов не знаю, меня тогда и в помине не было. Про это все мне бабка рассказывала — вечерами, потаенно от всех… Когда собралась община, человек этот (она звала его Безбородым) достал из котомки тряпицу. Развернул, на стол покатились самородки. «Берите! — сказал Безбородый. — Вы спасли мне жизнь». — «В тайге за ночлег не платят, — возразили старики, — зачем обижаешь? Тебе идти далеко, а это, видать, последнее…» Тогда он сказал: «Хорошо. Весной я приду снова. Я нашел в здешних горах богатую россыпь. И обещаю вам: я одарю вас по-царски!» Вот этого обещания давать ему было не надо; оно встревожило всех… О чем-то шептались кержаки. А затем появилась самогонка. Гуляли всю ночь. И Безбородый, захмелев, тянул нездешнюю варнацкую песню… Я помню ее — бабка порой напевала мне тихонько:

Хрипло и диковато прозвучал в тишине Кешкин голос. Он запнулся, примолк, словно бы вслушиваясь в ночь. И затем:

— Значит, ушел Безбородый. Простились с ним перед утром. И провожать его отправился мой дед, Антоний. С тех пор Безбородый в Белых Ключах не появился. А через год в тайге — вот в этом самом ущелье — ребятишки наткнулись на мертвеца. Ходили за ягодой и нашарили невзначай в буреломе. Человек был свален выстрелом в спину. Волчий заряд картечи начисто снес ему затылок, глаза и губы выели муравьи. Они покрывали лицо его сплошной шевелящейся массой… А рядом, в ворохе гнилого тряпья, валялись золотые самородки. Понимаете, те самые самородки! Ну, ясное дело, ребятишки подхватили их, приволокли домой. И тогда собралась община, и заговорил Антоний. «Золото, — сказал он, — это дьявольский соблазн, адское прельщение. Там, где золото, там всегда — люди. А древняя наша вера, она живет в тайности, в стороне от суеты. И нам не нужен сторонний мир, и каждый человек оттуда — враг. И каждый, кто забредет на Мирскую тропу, пусть на ней и останется… Пусть никто вовек не знает про это проклятое золото! — Вот как он говорил. — Будем стражами веры!» И долго затем старики творили молитвы, и выли бабы, и жалась ребятня по углам… И с тех пор на этой тропе — вплоть до самого перевала и дальше, по пути к Туве, — стали тайно пропадать пришлые люди. Забредет случайно человек в эти места — и конец. И все. Сколько их так-то вот пооставалось в тайге — не счесть!

— Ого, — сказал Федя, — вон оно как… — Голос был жесткий, чужой. — И что же — неужто так все с рук и сходило?

— Чудак, — проворчал я тогда, — здесь же ведь Сибирь! Закон — тайга, прокурор — медведь. Верно, Кешка?

— Верно, — кивнул тот. — Власти в эти края никогда почти не заглядывали… Правда, когда сгибли трое геологов из Красноярска, начался шорох: приезжала полиция, были допросы… Чуть было деда моего не повязали… Но тут как раз подоспела революция.

— И что же после? — спросил Федя.

— Ну а после все перевернулось. Сами понимаете: Гражданская война, потом — разные стройки, рудники, то да се… Хлынул народ отовсюду… Что ж тут поделаешь? После Гражданской старики, правда, пытались еще продолжать — но ничего не вышло.

— Не удержали, стало быть, границу?

— Какая уж тут граница! Году в тридцатом кокнули было двоих (одного на Ала-Тау, другого здесь, неподалеку), но тут такое началось, ой-ой! Пересажали почти половину села. Конфисковали все оружие… Дед мой Антоний сразу попал под следствие — и так и не вышел, помер в красноярской тюрьме.