Енисей, отпусти! - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Тарковский cтр.№ 54

– По Хындык-Тайге…

– По Хындык-Тайге шарохались, а уж по каком-то подземелью всяко-разно прошкребемся. Они спускаются… А там этих бутылок… – Эдя повел рукой. – А они такие пыльные, и идут так вот… в глубь средневековых времен, иначе не скажешь… И чем дальше в подземелье – тем старее бутылка. Только не думай, что они каждую дегустируют. Они продвигаются и оттяпывают так это… лет по пять исторического пери́воду. В общем, остановятся, тяпнут – и дальше. Тяпнут – и дальше. А чем дальше они тяпают, тем вкуснее коньячина. Обожди, давай я на плашкот слажу, пожрать че-нибудь возьму.

– Возьми, Дон Эдуардо, там в мешках капуста. Только поросят не трогай.

Эдик принес вилок капусты:

– Не сказать, что упитанное свинство, так… супорось доходна́я… Доходна́я… дохо́дная… На чем? Дохо́дная, доходная… А! Доходят они до поворотка, где колидор ломатся. – Эдя показал его изгиб ладонью на ребро. – А там такие коньячины, что каждый можно в ломбард зало́жить и на все поло́жить: сто лет жить безбедно и припеваючи, хе-хе. А после поворота там старина аж… заваривается! Вековая! – рыкнул Эдя. – Аж в глазах от нее мутно. А барон тогда цопэ́ с полки пузырь, пузатый такой. Открывает… наливает… а там… ммм… – а там така-ая вкуснятина, что аж плакать хочется. Такой букет, что хоть ложи его в пакет, ха-ха! Но барон его затыкат и бац на полку, мол, это так… ерунда. Разминка перед боем. Мол, вот там да-а-альше – да! Там действительно букет. А это так… прошлогодняя солома. Дудка с Нижней Кулижки. А наш-то Зять с удовольствием бы посидел на такой Кулижке, он бы встал на ней станом и еще бы бычков взял на передержку, а сам бы, как конь, матадором ишачил до самых зазимкав, ан нет – дудки, хе-хе! Барон тащит дальше и дальше. – Эдя окончательно нашел ноту и она рвалась в бой. Он все больше распалялся и рубил рукой, как лопаткой: – И они все пробуют и пробуют. И вдруг Зять чувствует, – Эдя настороженно поднял указательный палец, – что пойло-то уже не то пошло, что пусть оно и старше, но как-то резче становится… Что горчат эти выдержанные хваленые сортовые коньяки – как… э-э-э… – он уже привык, что слова сами подскакивают в нужный момент… – как… э-э-э… на солнце тальники́ ^[24], и чем дале, тем боле… А дон-гвидон волокет его дальше, а там уже не просто горчит – там де-рет. Да не то что дерет, там просто задирает, не хуже, чем спирт у нашей тетки Натальи с Нижнего Взвозу. Видать, пе-ре-стояли они… – Он поднял свой безотказный палец: – Потому что все на белом свете… вовремя должно быть вы-пи-то! Подняли!

– Да ну, так не может быть.

– Да как не может?! – вскричал, возмущенно жуя капусту и ходя желваками, Эдя, так что несколько крошек вылетело мне в лицо. – Я тоже думал – не может. Может! И еще как! В том-то все и дело, что может!

– Так там же купаж!

– Купашь коней у лиственей… – подавшись ко мне, грозно продекламировал Эдя: – А там Европа! И дону охота, чтобы Зятю понравилось. А Зятю-то оно все вот уже где! – Эдя провел по горлу: – Оно уже вообще не по Зятю! И Зять, а его, я тебе скажу, на мякине не взять, видит каменный столбушок – а ну-ка, ходи сюда! – Он изобразил пальцем призвание Зятем столба. – И цепляется за столбушок одной ручищей, а другой хвать барона за шкварник: «Куда ты меня ташшышь, дон ты мой дорогой, отпинать тебя ногой? Ты куда несесся, испанский ты дон человек? Челдон ты испанский! Я хоть чалдон сибирский и зять тувинский, а и то понимаю, че к чему. Ведь так же хорошо все шло! Такой был путний коньяк, там, коло поворота в дымные эпохи. И уже не помню сколь на нем звезд, но все бы наши были. Самый букет! Разъедри твой этикет! И теперь ответь: куда мы с тобой ломимся, как будто за нами гонятся шатучие медведя́?! А? Медвядя шатучия, дикие да злючия! Мы ково потеряли? Ково мы ломились, когда надо было никуда не ломиться и спокойно сесть на тубареточку, спокойно открыть ту самую поглянувшуюся бутылочку и с нею в обнимочку просто-напросто спокойно па-си-деть! Вот так как мы с тобой сейчас и делаем, досточтимый дон Сергуччио… дон Сергундо де Свиноперевозо, э-э-э… дон синьор Хряко де Кабано… эль Хрюкотранспортирадо! – И он поднял крышку от термоса: – Хрюко!

Заковыристый тост, видимо, традиционно прилагался к истертой бутылочке.

– Отличная история. Я тоже считаю, что давным-давно уже пора посидеть у своротка. Это ведь прямо в точку! Прямой расклад! – я невольно говорил ему в тон. – Вот смотри! Вот например, этот твой охотовед – это кто?

– Как кто? Тувинский Зять.

– Да какой Зять? Я образно. Отстранись… Это же Россия!

– Да ну! – восторженно воскликнул Эдя, не ожидав столь образной трактовки… – Так. А барон? Ну-ка, ну-ка? А барон тогда че за энблема?

– Да это все энблема! Ты че – не понял? Барон – это Запад!

– Вон ты куда. Нормально!

– Да. А этот темный коридор…

– Думаю, Организация Объединенных Наций, – осторожно предположил Эдя.

– Это научно-технический прогресс.

– Да, н-но, – возразил Эдя разочарованно, какой эт прогресс? Эт не прогресс, это какая-то… гонка соболя от ко́беля… Прогресс – это другое… – Он задумался, подбирая слова. – Вот смотри. – Он повел рукой: – Течение… Бесплатная вещь. Дармовая сила. Видишь, столько вокруг дармовой силы? И мы. Мы движемся! Нам скажут – вы ничего не делаете. А я скажу – хрен ты угадал, мил-человек! Хреноф, как дроф! Это вы ничего не делаете! У нас-то как раз все делается: у нас, будь добр, груз доставляется к заказчику, капустка доходит, помидоры, можно даже сказать, томаты краснеют, яблоки наливаются, словно красны девицы пред добрым молодцем! Стань-ка передо мной, как лис перед дрофой! Хе-хе! И это, заметьте, при полной экономии горючего! У нас белоконное, в смысле, бело-беконное животноводство: свинни! Свинни растут, набирают вес, того гляди взломают свои… постылые клетки! Плюс ко всему мы еще обсуждаем проблемы. Хотя вру! Как раз все остальное плюс к этому! Остальное – к этому! И ты говоришь, мы ничего не делаем, да? Да хрен ты угадал! Мы делаем главное. Мы все организовали. И спокойно сидим! От это и есть прогресс! Это и есть самый прогресс! Все остальное – ногозахватывающий капкан для а… для окуневшего человечества! Верховая кулемка с… э-э-э… с… э-э-э… насторожкой челачного типа… – выпалил Эдя и победно зыркнул мне в глаза. – А у нас прогресс. А прогресс нужен, чтобы… – Жилы на худой шее Дона Эдуардо надулись, и он взревел: – Прогресс нужен, чтобы мы-слить! Да. А че? Мы мыслим. Мы столько с тобой сегодня намыслили, сколько мыслей налопатили, наваляли, с корня взяли – целую деляну! Да! На связи. Пожалста, присылайте представителя… освидетельствовать лесосеку. Да. Милости просим. Вот пожалуйста – мысля, как говорится, соковая-строевая, шкуреная-ядреная, аж звенит – два сучка на шесть погонных метров – хоть за море гони… Это вот вершинник, а это так – сучья-дрючья… дураков морочить. Ау, контора! Никанора, хе, – сказал Эдя развязно, приложив к уху капустную кочерыжку: – Это Верхний склад, дак че вы там говорите, народ из села в город дерет? Да нет, у нас как-то наоборот! Наоборот! Так что милости простим к нам на перфора… на периферию! Приезжайте. Мы вас жить научим! Эх, и работать, и кушать, и отдыхать культурно. А ты как думал? Ешь – потей, работай – мерзни. Мыслить – самая трудная работа. А после работы и сон сладок. Иэ-эх, растянуться на нарах… печуганочку подтурить добром… И снится мне со-он, – запел-затянул Эдя и, неожиданно вскочив и заходив плясово́, зачастил: – Как заплыл мне в ж… сом, а за ним два налима и всякая др-р-ругая р-р-разная рыба, и сор-рога, и пескарь, и нещипаный глухарь. – Эдя сел обратно и принялся стучать себя в такт по коленям: – На болоте мошкара, по четыре комара, толстомордый бурундук прет ореховый сундук, росомахи и песцы тащут зиму за узцы, эти… как ево… олени, ехо-ехо-ехорь-е, пушнорылое зверье, кто тут едет вверх по Лене на оструганном полене, это ж Мотька, е-мое, – Мотьке ехать в зимовье! Йэ-эх! – Эдя махал руками, но взгляд его уже плыл, и когда он моргал, веки ходили, будто в густой розовой смазке. – А лесные сеноставки, попросились на полставки заготавливать покос для промхозных для стрекоз, эх ежкин коток, таежные скитальцы – уходили без порток, возвращались в малице! Проросла моя нога скрозь родные берега, узнаю тебя, тайга, в каждой загогулинке! Приходи на посиделки, белки просятся в тарелки, утром бегали в мехах – превратились в куренки ^[25]. Не хочу глядеть в стакан, а пойду по путику, лезет в плашку и капкан белка, дятел и ушкан. Ковролетные летяги на воздушной, эх, на тяге! Рассчитают шаг винта – остальное от винта! – последние припевки ему особенно понравились, и он повторил: