Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV в. - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Рудаков cтр.№ 73

Памятники, повествующие о событиях 1382 года, сохранились в двух версиях. Первая — краткая и самая ранняя, как показала М. А. Салмина, восходит к уже упоминавшемуся «Своду 1408 года» (Тр.) и читается в Сим. и Рог. ^[720] Рассказ Тр. достаточно лаконичен. В своих оценках поступка Дмитрия Ивановича летописец вполне лоялен. Автор версии Тр., по сути, ограничился указаниями на то, что Дмитрий, «слышавъ, что самъ царь идеть на него съ всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха въ свои градъ на Кострому» и что Тохтамыш, «слышавъ, что князь великий на Костроме, а князь Володимеръ у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда, того ради не много днеи стояшa у Москвы, но, вземъ Москву, вскоре отиде» ^[721]. Упоминание же того факта, что за двенадцать дней до взятия ханом Москвы у Дмитрия Ивановича родился сын Андрей ^[722], и вовсе придавало действиям великого князя характер вынужденного отступления; отступления, вызванного, помимо «комплекса царя» (термин А. А. Горского ^[723]), возможно, еще и желанием защитить семью ^[724].

Вторая версия событий, связанных с «взятием» Москвы, изложена в исследуемой нами летописной «Повести о нашествии Тохтамыша» («О пленении и о прихождении Тахтамыша царя и о Московьскомъ взятьи»), которая содержится в HIV, CI, а также Новгородской Карамзинской (сохранилась в единственном списке ОР РНБ, F. IV.603; далее — НК) летописей ^[725]. М. А. Салмина доказала, что в основе Повести HIV‑HK‑CI лежал краткий рассказ Тр. Что же касается дальнейшей эволюции текста произведения (Повесть в том или ином объеме представлена в большинстве поздних летописных сводов), то, по мнению М. А. Салминой, тексты Повести, читающиеся в сводах, восходящих к HIV‑HK‑CI, «являются уже переработками этих последних», т. е. практически не играют роли при восстановлении первоначальных чтений памятника ^[726]. В науке нет единого мнения относительно времени появления Повести ^[727]. Датировка колеблется между 10-ми годами — серединой XV столетия ^[728]. Полагаем, не ошибемся, если будем исходить из того, что «Повесть о нашествии Тохтамыша» отделена от описываемых в ней событий примерно полувековым промежутком времени и отражает позицию людей, живших по крайней мере в первой половине — середине XV столетия.

Рассказ Повести отличает, как нам представляется, более жесткая, нежели та, что дана в летописной статье Тр., оценка действий Дмитрия Донского. В 1382 году, по всей видимости, действительно имело место сочетание факторов, способствовавших принятию великим князем решения об отъезде из Москвы. Не вдаваясь в дискуссию относительно истинных мотивов поступка Дмитрия, попытаемся выяснить, в чем видел причины отъезда великого князя и какую оценку его действиям давал автор «Повести о нашествии Тохтамыша». Это тем более важно, что большинство исследователей, помимо лаконичного рассказа Тр., часто обращаются к сведениям, содержащимся в Повести. При этом в их задачу чаще всего входит не только реконструкция событий конца XIV века, но и попытка оправдания Дмитрия. Судя же по всему, автор произведения, описывая происходившее в Москве, преследовал иную цель…

Взяв за основу рассказ своего предшественника — автора летописной статьи 6890 года в «Своде 1408 года», составитель Повести дал более подробное описание событий. Распространение рассказа осуществлялось им не только путем развития уже существующих образов и описаний, но и за счет внесения в текст ранее неизвестной информации, зачастую имеющей оценочный в отношении Дмитрия Донского характер. Попытаемся проанализировать подобного рода информацию и выявить ее оценочный смысл.

Рассказы обоих источников о начале нашествия и о движении Тохтамыша к Москве в принципе мало чем отличаются: и та, и другая версии повествуют о приказе хана грабить русских гостей «в Болгарах», о походе Тохтамыша «на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую», об измене нижегородских князей (в том числе тестя (!) Дмитрия Донского — Дмитрия Константиновича Суздальского), а также рязанского князя Олега ^[729].