Великие психологи - читать онлайн книгу. Автор: Л. Д. Столяренко, С. И. Самыгин cтр.№ 69

Несомненно, Гибсон шел своим собственным путем. Однако Толмен предвидел его, как предвидел и многое другое. Приведу всего один дополнительный пример этому — Толмен явился предвестником понятия модулярности. В своей статье 1949 года «Различные типы научения» (There is More than One Kind of Learning) Толмен утверждает, что, к примеру, процессы усвоения двигательных навыков и решения задач управляются совершенно различными законами.

Одна из причин, объясняющих, почему Толмен оказался предтечей в столь многих областях, заключается в том, что по своей сути Толмен был благоразумным и здравомыслящим человеком. В отличие от многих своих «соперников»-теоретиков, у Толмена не было нетерпимости к взглядам других людей, он, если можно так выразиться, не страдал «имперскими» замашками; Толмен никогда не считал, что одна позиция, одна точка зрения способна быть всеобъемлющей, и потому он был в состоянии воспринимать концепции, исходящие из столь различных источников, как американский функционализм, гештальтпсихология, теория поля Левина, психоанализ и теория вероятностного обучения Брунсвика. Толмен всегда был готов изменить свой взгляд, пересмотреть систему идей в соответствии с требованиями, диктуемыми новыми данными, новыми интерпретациями и новыми интересами. Толмен был человеком необыкновенной широты взглядов, он всегда был открыт для восприятия новых идей. Он был самым «незакостенелым» психологом-мыслителем из всех, кого я встречал в своей жизни. Вернемся к нашей прежней теме: было ли это его недостатком или просто осознанием с его стороны того, что невозможно быть империалистом, если ваши потенциальные колонии не желают быть колонизированы?

Толмен придерживался мнения (и я теперь тоже разделяю его), что академическая наука, вся в целом, но, пожалуй, особенно психология, не должна пребывать в замороженном состоянии. Поэтому не следует слишком строго следовать одной какой-то методике, быть полностью уверенным в единственной методологии, слишком упорно цепляться даже за самые близкие и дорогие вам сиюминутные теории. Он никогда не уподоблялся своим научным противникам, которые просто служили некие научные «религиозные службы» под девизом «должно быть только так».

«Полагаю, что лично я не питаю пристрастия к представлению о том, что наука движется вперед благодаря упорному осознанному анализу каждым ученым того, чего он достиг и в каком направлении он идет. Несомненно, такой анализ представляется подходящим для философа от науки и может оказаться ценным для многих отдельных ученых, но лично меня пугает, когда я начинаю слишком беспокоиться о том, каким конкретным логическим и методологическим канонам я должен или не должен подчиняться».

Толмен также с подозрительностью относился к слишком сильной вере в методологию: «Психология, во всех своих проявлениях, сегодня являет собой столь обширный и неизвестный континент, что мне всегда казалось неумным быть слишком точным, слишком доверять количественным методам, дедукции и аксиомам, за исключением сверхконтролируемых и сверхограниченных рамок эксперимента». Он также не одобрял двусмысленного использования околонаучных терминов. Одним из терминов, раздражавших Толмена, был термин «реакция, отклик» (по-английски «response»):

«[Я] и сейчас думаю, что термин «реакция» является одним из наиболее «скользких» и неизученных среди наших современных понятий. Все мы с радостью пользуемся этим термином, при этом обозначаем им все что угодно — от выделения 10 капель слюны, выбора животным конкретной дорожки во время эксперимента, бега животного по лабиринту, достижения склона в экспериментальном ящике Скиннера и вплоть до получения степени доктора философии или символического акта враждебности к своему отцу, проявляющегося в агрессии к какому-либо влиятельному лицу. У меня просто нет слов!»

Это высказывание Толмена имеет очень современное звучание.

ТОЛМЕН И ПСИХОЛОГИЯ ЕГО ВРЕМЕНИ

Частично из-за того, что Толмен во многом опережал свое время, его теории вызывали критику. Особым нападкам со стороны многих его противников подвергалась его когнитивная теория. Что они такое, эти когнитивные процессы, занимающие столь важное положение в системе, как можно в них проникнуть, каким образом они связываются с деятельностью? Толмен чувствовал вызов в знаменитом ироническом замечании Гутри о крысе, которую оставили в раздумьях о том, какой путь в лабиринте выбрать. Это было забавное замечание. Толмен говорил о нем и иногда волновался из-за этого. Может быть, ему следовало бы ответить, что, в конце концов, лучше оставить крысу, погруженную в раздумья, чем оставить человека, занятого только своей мускульной силой. Или, в более конструктивном плане, он мог бы указать, что проводить разграничение между научением и деятельностью и настаивать на том, что условия, приводящие к научению, отличаются от условий, вызывающих деятельность, — уже само по себе представляет шаг вперед, к ответу на это критическое замечание. Хотя Толмен изучал процессы познания, он также наметил теории деятельности и мотивации. Мотив управляет поведением некоего существа до тех пор, пока не происходит настройка какого-то внутреннего состояния. А до тех пор существо продолжает выполнять действия. И животное, следующее какой-то модели поведения, совсем не является тем существом, которому, по описанию Гутри (и в соответствии с его представлением о теории Толмена), не остается ничего лучшего, чем сидеть и размышлять над своими возможностями. Если у Толмена и было какое-то «белое пятно», то оно было общим для большинства других психологов того времени: игнорирование уроков биологии. Он никогда не задумывался о том, что различные существа могут по-разному, в корне по-разному, вести себя и приходить к научению. В заключительных строках своего президентского обращения к Американской Ассоциации психологов в 1937 году Тол мен выразил кредо ведущих психологов своего времени, занимавшихся разработкой теории обучения:

«Позвольте мне теперь завершить свое обращение окончательным признанием в своей вере. Я убежден, что все самые важные проблемы психологии (за исключением, возможно, таких предметов, как формирование супер-я, то есть любые предметы, кроме тех, которые имеют отношение к обществу и языку) могут быть по своей сути изучены посредством экспериментального и теоретического анализа поведения крысы, находящейся в отправной точке лабиринта…»

В этом своем заявлении Толмен оказался созвучен практически всем своим современникам-бихевиористам. Конечно, он при этом категоризировал проблемы, как это ему было всегда свойственно, и, несомненно, исключение из указанного проблемного круга тех проблем, которые связаны с обществом и языком, представляет собой истинную категоризацию — такую, на которую не способны были ни Халл, ни Скиннер. Но, несмотря на это, Толмен разделял общую убежденность в том, что психологические законы одинаковы для всех возможных видов. В свете современных знаний эта перспектива представляется довольно устаревшей — один из немногих аспектов в теориях Толмена, действительно ставший анахронизмом на данный момент.

ТОЛМЕН КАК ЛИЧНОСТЬ

Но довольно о научном вкладе Толмена. О многом я так и не упомянул, но мне хотелось бы рассказать немного о личном стиле Толмена. Эдвард Чейс Толмен был необыкновенной личностью — и как ученый, и как преподаватель, и как человек. Как ученый, он всегда готов был задавать вопросы, сомневаться, он относился к себе и своим идеям с чувством юмора. Удивительно, насколько редко стали встречаться подобные качества, — и какими редкими, к слову сказать, они были и во времена Толмена. Однажды Толмен произнес речь (это могло быть и его президентское обращение), которую завершил показом коротенького фильма о своих экспериментах, где крыса находилась в лабиринте; так вот, в конце этой пленки он вмонтировал маленький, на полминуты, кусочек из мультфильма о Микки Маусе. Это было настолько характерно для Толмена — принимать серьезно тему исследований, предмет, а что касается себя самого, не бояться «лягнуть» себя и улыбнуться над этим. Когда Толмен описывал свою систему в одной из глав пятитомника Коха «Психология: Изучение науки» (Koch, Psychology: The Study of a Science) (как оказалось, это была его последняя публикация), в этом описании проявилось то же самое его противоречивое и самоуничижительное отношение к себе: