Латино-Иерусалимское королевство - читать онлайн книгу. Автор: Жан Ришар cтр.№ 78

К несчастью, это не все, что принесли с собой в королевство эти островки, ведущие совершенно независимую жизнь: территории, тесно связанные со своими метрополиями — итальянские фактории — помимо своего локального соперничества, продолжали в Сирии военные стычки, которые вели между собой их республики. Война за Сардинию и Корсику, это вечное яблоко раздора между Пизой и Венецией, которые оспаривали друг у друга господство над этими островами, без сомнения, отразилась на существовании латинского королевства. Пока сохранялось первое королевство и Иерусалимские короли еще обладали хоть каким-либо авторитетом, эти споры ощущались в Сирии только в связи с ослаблением защиты христианских владений, что было вызвано отсутствием эскадр обеих коммун, которые, вместо того чтобы обогащать Святую Землю и поставлять ей солдат, погрязли в своих локальных войнах. Потому-то Иерусалимские короли прилагали все усилия, чтобы примирить двух противников, хотя это и было безнадежной задачей. В 1134 г. король Фульк и патриарх послали на Запад двух посланников, канцлера Бодуэна и самого приближенного королевского советника, рыцаря Бернара Ваше , которым удалось добиться перемирия между Пизой и Генуей. Но спустя незначительное время оба посла в письме с сожалением предупреждали генуэзцев, что пизанцы грубо порвали перемирие, и просили архиепископа и консулов взять их под свою защиту. Их послание заканчивалось следующими словами: «И мы просим Вас как можно скорее сообщить сеньору патриарху и королю о постигшем нас горе — из-за скорби, которую испытываем всем сердцем, мы даже допустили ошибку во второй строчке письма!»

За миротворческий труд, потерпевший неудачу в 1134 г., брались еще не единожды; в 1192 г. генуэзцы и пизанцы из Акры воспользовались соперничеством между Лузиньяном и Монферратом, чтобы утрясти свой извечный спор. И в 1222 г. разгорелась новая свара, в тот самый момент, когда. Иоанн де Бриенн отправился на Запад. В который раз генуэзцы и пизанцы сошлись на улицах Акры в стычке, которые кипели тогда между ними во всем Средиземноморье, частенько оборачиваясь на море актами пиратства. Генуэзцы одерживали верх в этой стычке до тех пор, пока их противники, не желая признавать себя побежденными, не подожгли генуэзскую улицу («rue des Geneves»). Выходцы из Генуи, увидев, как горят их магазины и обрушивается башня, бросились тушить пламя или, по крайней мере, спасать от огня свои богатства. Пизанцы погнались за ними, грабя их имущество, убивая или вынуждая врагов бежать. Легат Пелагий, готовившийся вот-вот отплыть, приказал венецианскому бальи замять конфликт: согласно старому соглашению между тремя «коммунами», та из них, что не была замешана в столкновении между остальными двумя, автоматически должна была играть роль арбитра. Несмотря на мир, который был заключен по инициативе венецианского бальи в Акре, недовольные генуэзцы в течение какого-то времени не появлялись в этом порту, где королевская власть покровительствовала их соперникам .

Вопреки этим конфликтам, которым не смогла воспрепятствовать разом ослабевшая королевская власть, и которые продемонстрировали, что три республики рассматривают свои фактории как полностью автономные, политика королевства по-прежнему была независимой от итальянских дел; жители Акры или Тира еще не были готовы убивать друг друга из-за того, что Генуя и Пиза оспаривали город на Сардинии или из-за того, что венецианцы захотели расширить свой квартал в ущерб генуэзцам… Но все же отныне итальянские колонии могли безнаказанно предаваться своим привычным смутам, а королевская власть была вынуждена признавать за ними право на необычайно широкую экстерриториальность: благодаря успехам, которые они добились, воспользовавшись невзгодами Латинского королевства, эти колонии представляли собой посреди Иерусалимского государства опорные пункты, откуда могущественные республики Италии могли по-своему влиять на дела Сирии.

Растущая независимость колоний Венеции, Генуи, Пизы, Марселя и Барселоны всего лишь служит иллюстрацией к феномену общего порядка: прежнее лотарингское, затем анжуйское королевство Балдуинов, Фулька и Амори с каждым днем все больше и больше утрачивало черты единой национальности. В эпоху Арденн-Анжуйской династии действительно существовала единая иерусалимская нация, где переселенцы разного происхождения, даже если не забывали о своей родине — несмотря на немного преувеличенные утверждения Фульхерия Шартрского — тем не менее составляли население с общими интересами и начинавшим пробуждаться патриотическим чувством. «Пулены», которых осыпали нападками хронисты и путешественники, такие как Ансельм или Иоанн Вюрцбургский, перестали быть разношерстной толпой «крестоносцев», неспособной понять Восток. По словам славного Фульхерия, житель Реймса или Шартра стал горожанином Тира или Антиохии: у поселенцев, пришедших жить в Иудею, Самарию, Финикию или Галилею, было довольно времени для того, чтобы в их среде обнаружилась определенная привязанность к земле. И рождению этой нации, связанной с их прославленной королевской династией — вспомним, с какой гордостью на Святой Земле приветствовали в лице Балдуина III «Порфирогенета» короля, родившегося в их стране — способствовала относительная общность происхождения: «французы» (по большей части знать) и «провансальцы» (без сомнения, в основном «буржуа») составили костяк иерусалимского населения . Правда, синтез этих двух элементов, произошедший в XII в., сделал из королевства Иерусалимского прообраз того, чем станет Франция, с этнической точки зрения, в последующие столетия, после того, как осуществится слияние французов Севера и провансальцев Юга. Франкский язык тех времен, к несчастью, совсем не изученный, должно быть представлял собой французский диалект, где курьезным образом пикардийские и лотарингские формы смешивались с формами южного происхождения.

Поражение 1187 г. стало для этой нации, которая только начинала обретать самосознание, катастрофой: с демографической точки зрения это было страшным кровопусканием, и прибытие новых европейцев все сильней и сильней тормозило развитие иерусалимской национальности. Во время третьего крестового похода в Святую Землю прибыло немало паломников, далеко не все из которых уплыли обратно; после следующих крестовых походов также оставались люди. Мы уже видели, что франкская знать обогатилась новыми именами: как и в предыдущем столетии, каждый король, приехавший с Запада, приводил с собой некоторое число рыцарей, желавших разделить с ним удачу; ломбардцы прибыли с Конрадом Монферратским, пуатевинцы с Лузиньянами, шампанцы (как Миль де Провен) с Генрихом Шампанским и Иоанном де Бриенном. Но они уже менее охотно растворялись в существенно уменьшившейся толпе иерусалимского рыцарства. Тем не менее иерусалимская национальность еще сохраняла свою силу: в окружении Ибеленов около 1230 г. находились рыцари, названные «ломбардцами» (один из которых в 1232 г. в битве при Агриди был по ошибке убит сирийскими франками, из-за его итальянского акцента принявшими его за сторонника Фридриха II), самыми известными были Торингель и Филипп Новарский . Не забудем, что один из них, Филипп Новарский, был поэтом, с легкостью слагавшим стихи, и его книги в прозе, моральные трактаты или хроники, не несут никакого отпечатка его иностранного происхождения. Этот ломбардец творил на французском языке так же привычно, как и наши менестрели в XIII в., и разве не является это лучшим доказательством той живучести заморской знати, способной превратить иммигранта в настоящего франка?