Латино-Иерусалимское королевство - читать онлайн книгу. Автор: Жан Ришар cтр.№ 70

Напротив, это превосходство в отношении баронов королевства сохранялось на протяжении всего периода от Конрада до Фридриха II. Если Конраду пришлось, чтобы создать свою партию, даровать уступки «баронам», то его преемники сумели навязать свою власть феодалам, почувствовавшим вкус к анархии в 1186–1192 гг. Первый из них, Генрих Шампанский, стал опасаться своего коннетабля, занявшего исключительно важное положение, Амори де Лузиньяна, который владел Яффой и должен был получить в наследство Кипр. По мнению одних, конфликт разразился из-за заговора пизанцев в Тире: якобы Амори вступился перед королем за пизанцев, и Генрих приказал его арестовать за пособничество им и его брату Ги. Согласно «Истории Эракля», при новости о смерти Ги король испугался, что Кипр и Яффа оба окажутся в руках слишком могущественного вассала. Как бы то ни было, Амори был арестован по приказу графа Шампанского. «Коннетабль удивился, зачем граф это сделал, ведь он был ему сеньором, а Амори ему — верным вассалом». Несмотря на эту апелляцию Амори (одного из лучших юристов того времени) к правам вассалов, Генрих не сменил гнев на милость, и Лузиньяну пришлось отказаться от должности коннетабля и вернуть Яффу королю. Тем не менее мир между ними был быстро восстановлен: «верные люди» (в особенности семья Бейсан) убедили Генриха вернуть свое расположение новому «сеньору Кипра». В результате брачного соглашения наследница Иерусалима была помолвлена с наследником Кипра, Ги (которому было суждено умереть одновременно со своим отцом), а другие дочери графа Шампанского, Алиса и Филиппа — с другими сыновьями Амори и Эскивы д'Ибелен, Гуго и Жаном. На самом деле осуществился лишь брак Гуго и Алисы. Генрих вернул Яффу Амори, и «Яффаское графство» перешло к его сыну Гуго, а затем к дочери Гуго, Марии, которая вышла замуж за племянника короля Иоанна, Готье де Бриенна, принеся ему этот фьеф в приданое .

После смерти короля Генриха Амори стал королем отнюдь не беспрепятственно: некоторые желали выдать королеву Изабеллу замуж за старого сторонника Ги де Лузиньяна, Рауля Тивериадского, брат которого Гуго был в то время самым влиятельным бароном Сирии, наряду с своим родственником Жаном д'Ибеленом. Тем не менее Амори был избран, чтобы стать мужем королевы, но, вероятно, его соперник, уже одна популярность которого представляла опасность, продолжал вести себя вызывающе. Отношения между этими двумя сеньорами оставались корректными до того дня, когда четыре германских рыцаря набросились на Амори и попытались его убить (около Тира, в мае 1198 г.). Король обвинил в организации этого покушения Рауля Тивериадского и решил изгнать его из королевства. Франкская знать тогда объединилась вокруг Рауля; в первый раз она угрожала королю взбунтоваться, если он откажется судить Рауля в Высшей курии. Это требование могло бы стать очень опасным для короля: если у него не нашлось бы ясных доказательств, и бароны оправдали бы Рауля, то для государя это означало бы значительный удар по престижу. Амори не проявил никакого волнения, и бароны, осознав, что не одолеют его, уступили. Рауль поблагодарил своих собратьев за поддержку и объявил, что предпочитает удалиться по собственной воле, «чем прослыть неверным человеком, никогда не служившим (королю)» . Амори выиграл партию, и претензии баронов были надолго забыты из-за их неудачи в этой «пробе сил».

Напротив, Иоанн де Бриенн не смог с той же строгостью заставить вассалов уважать свой авторитет. Глава клана де Бланшгард, Бернар де Бейрут, осмелился оскорбить короля на глазах у всего двора: «Случилось, что король собрал курию, неизвестно для какого дела; его племянник стал грубо говорить о жителях этой страны («пуленах») и когда Бернар де Бейрут ему возразил, то тот его ударил, и тогда Бернар его убил перед королем и курией и удалился, отбыв в Триполи, но не нашлось никого, кто арестовал бы его или поднял на него руку» . Еще можно понять, что в последующий период существования Иерусалимского королевства подобное преступление могло остаться безнаказанным; и теперь Бернару пришлось бежать, хотя очевидно, что Амори или Генрих не дали бы нанести себе такое оскорбление. Власть Иерусалимского короля, хоть и внушала еще почтение своим вассалам, с правления Иоанна де Бриенна начинает поддаваться растущему неповиновению со стороны феодалов.

Несмотря на это, королевский домен оставался почти нетронутым. В своем докладе Иннокентию III патриарх Эймар Монах мог написать, что «Наблус и Тир, Акра и Иерусалим принадлежат непосредственно королю». Ясно, что в реальности королевские владения ограничивались лишь Акрой и Тиром, и то все больше и больше освобождаемые от налогов: пожалования итальянцам, «ренты (assise)», учреждаемые для иерусалимской знати, изгнанной из своих владений, уступки военным орденам, налоговые льготы сирийцам (король Иоанн разрешил всем сирийцам не платить таможенную пошлину в Тире) уменьшили поступления в казну. Но из одного текста, созданного в 1243 г., видно, насколько пространным все еще являлся личный королевский домен в Тире: «усадьбы короля» упоминаются в каждой строчке отчета, который в этот год отослал в Венецию венецианский бальи Марсилио Джиоржио. Лишь один город был отчужден из королевского домена: во время отвоевания Бейрута король Амори II, без сомнения, чтобы снискать симпатию клана Ибеленов, а также из-за проблем с охраной этого города (в 1197 г. он не в силах был послать надлежащий гарнизон), пожаловал его Жану д'Ибелену, «старому сеньору Бейрута».

Но вот что сильно мешало королевской власти, так это полная независимость западных крестоносцев в отношении к Иерусалимским королям: во время пятого крестового похода и Пелагий и Андрей Венгерский смотрели на Иоанна де Бриенна как на пустое место; четвертый крестовый поход ознаменовался неподчинением Рено де Дампьера; немецкий крестовый поход породил множество сложностей. Германцы изгоняли из домов горожан Акры и поджидали момент, когда «рыцари страны» отправлялись на военную кампанию, чтобы присвоить их дома и выгнать их семьи. Король Генрих, по совету Гуго Тивериадского, даже сделал вид, что собирается атаковать их и вынудил прекратить эти злоупотребления. Крестоносцы нарушили перемирие, даже не предупредив короля… При Амори II крестоносцы попрали одну из его королевских привилегий — право выдавать наследниц фьефов замуж за своего кандидата. Вспомним, что граф Жослен Эдесский создал для себя большую сеньорию, которую должны были наследовать его дочери Беатриса и Агнесса. Старшая, Беатриса, была (с 1187 г.?) вдовой Гильома де Валанса, эфемерного сеньора Торона. Поскольку она приходилась королю золовкой и вассалом, вполне естественно было бы, чтобы Амори выдал ее замуж за какого-нибудь богатого и родовитого сеньора, который, поселившись в Святой Земле, придал бы королевству новые силы. В «Заморских линьяжах» сообщается, что «германский граф взял Беатрису вопреки воле короля Амори»: граф Отто фон Геннеберг увез свою жену, а в 1208–1220 гг. уступил свою землю Тевтонскому ордену.

Иоанн де Бриенн, устав от проблем, которые доставляли королевству экспедиции, предназначенные оказывать ему помощь, в конце концов добился от папы разрешения для Иерусалимского короля руководить крестовым походом. Но события быстро сделали эту привилегию ненужной…

Тем не менее можно восхищаться упорством этих государей, которые с таким трудом заставляли вассалов уважать свою власть, но чьи привилегии, несмотря на всю их энергию, постепенно сходили на нет (например, право чеканить монету — сохранились монеты с именем Рено Сидонского, Жана д'Ибелен-Бейрута…). Ведь они не только открыто пытались возвратить Иерусалим и сосредотачивали все свои усилия на отвоевании своей столицы — клятва, которую они приносили во время коронации в Тире (прежняя корона, увы! с 1187 г. хранилась в Багдаде) начиналась следующими словами: «Я, такой-то, который волей Господа стану королем Иерусалима, обещаю тебе, сеньор патриарх и твоим преемникам, что с этого дня буду вашей опорой и защитником, равно как и всем людям Иерусалимского королевства»; один из них своей законодательной деятельностью попытался притормозить медленный упадок королевской власти, которую все безнадежно стремились сохранить нетронутой.