Повседневная жизнь Парижа в средние века - читать онлайн книгу. Автор: Симона Ру cтр.№ 32

Начиная с XIV века стали появляться «педагогики», когда учитель содержал на полном пансионе доверенных ему родителями учеников. Коллежи стали развиваться сразу после успеха заведения, основанного в XIII веке Робером де Сорбоном, приближенным короля Людовика Святого. Это благотворительное заведение было учреждено как своего рода интернат, в который бесплатно принимали студентов-богословов, бедных, но способных. Впоследствии в таких домах со школярами начали заниматься репетиторством, а потом перешли и к полноценному обучению, принимая, наряду со стипендиатами, платных гостей.

К середине XV века мир школяров состоял из «стрижей» — студентов, не связанных ничем, кроме обязательства по отношению к учителю, а следовательно, совершенно безнадзорных; из пансионеров, платящих за педагогики, и студентов, живших в коллежах. Различные беспорядки, связанные с кризисом и войной, вынудили множество школяров забросить учебу, жить мелким воровством и бродяжничать. Но в конце Средневековья студенты уже не могли быть слишком вольны и бесконтрольны. Чтобы серьезно заниматься и оградить себя от опасностей города, они должны были войти в общину, которая будет следить за ними и направлять их. Отныне все обязаны прикрепиться к какому-либо коллежу и соблюдать дисциплину. Бродячие студенты, как и бедняки или нищие, внушали страх, они могли устроить беспорядки, их надо было держать в узде.

Большой город, как никакое другое собрание людей, привлекает к себе обездоленных, которым не удается найти работу в другом месте. Он плодит бедных, разоренных случайностями бытия, неудачным стечением обстоятельств или болезнью. Не говоря уже об «убогих» — больных, стариках, вдовах и сиротах. Чтобы облегчить их несчастья, религия предписывает быть к ним милосердными, и милосердие принимает формы специализированных учреждений — больниц, странноприимных домов, богаделен. В Париже с раннего Средневековья была богадельня Отель-Дьё на острове Сите. Это учреждение развивалось благодаря дарам и завещанному имуществу и в мирное время достойно справлялось со своими обязанностями: давало стол и кров беднякам и паломникам, а когда они подкрепляли свои силы и поправляли здоровье, отправляло их с Богом, чтобы принять других нуждающихся. В таких домах нельзя было поселиться, и заботились в них прежде о душе, а уж затем о теле, причем эта забота сводилась к хорошей пище и постели. В конце Средневековья эти заведения приняли медицинскую направленность. Наряду с Отель-Дьё в столице были самые разные благотворительные заведения, не говоря уже о лепрозориях, размещавшихся за городской чертой.

В Париже были и специализированные благотворительные общины, например приют для слепцов «Пятнадцать Двадцаток», дома, предназначенные для приема раскаявшихся проституток, которые могли удалиться туда, обрести покой и, как утверждала Церковь, наложить на себя покаяние во искупление своей грешной жизни. Был еще большой дом бегинок , довольно суровый распорядок жизни в котором вынуждал этих женщин вести практически монашеское существование. Но они не являлись монахинями, потому что не давали обетов и определенным образом могли продолжать мирскую жизнь. Некоторые организовывались сами, как одинокие женщины, объединявшиеся в небольшие группы и проживавшие в обычных домах, где они зарабатывали на жизнь работой, связанной с текстилем, или занимаясь социальной помощью. Они упоминаются в налоговых документах. Монахини, бенедиктинки или сестры из нищенствующих орденов, жили в своих монастырях, изолированных от мира, как предписывает Церковь всем женским религиозным общинам. Так же, как и у мужчин, существовали престижные заведения и прочие, принимавшие всех подряд. «Дамы с Монмартра», монахини из аббатства Святого Марселя управляли обширным хозяйством, пополняемым и расширяемым за счет регулярно поступавших даров. Парижанам постоянно попадались на пути бегинки, пользовавшиеся неоднозначной репутацией. Когда они ухаживали за больными, хоронили покойников, репутация была доброй, а когда оказывались конкурентками на рынке труда — дурной. В Париже, как и везде в конце Средневековья, они понемногу растворились среди нищенствующих орденов третьего разряда.

Церковь была вездесуща в повседневной жизни столицы. Вот почему, как только какое-нибудь семейство приобретало определенный вес в обществе и вместе с этим амбиции, оно непременно способствовало вхождению одного-двух своих членов в духовное сословие. Крупные парижские буржуазные семьи, как и благородные роды, служили образцом таких связей между миром и Церковью.

Светским или церковным властям было невозможно досконально знать этот мир и, в частности, уследить за молодыми людьми, выбрившими себе макушку ради привилегий, полагающихся этому сословию. Конечно, обычно вступление в ряды духовенства подтверждалось соответствующими грамотами; епископ проверял, является ли кандидат свободным человеком, владеет ли он минимумом знаний и нравствен ли он. Но в светских судах многие обвиняемые, выбрившие себе тонзуру, утверждали, что потеряли эти грамоты, а при допросе оказывались неграмотными и не знали ни слова по-латыни. В конце Средневековья для признания за собой статуса клирика требовалось доказать, что ты не мирянин, то есть не жить у всех на глазах как мирянин. Суд определял это по костюму, по тому, носил ли человек оружие, занимался ли деятельностью, запретной для духовных лиц. Благодаря таким расследованиям число обвиняемых, объявлявших себя клириками, чтобы их передали церковному суду (не такому строгому, потому что он не выносил смертных приговоров), уменьшалось.

Взглянув на парижское общество сквозь призму церковного мира, можно лучше увидеть преобразования, которые коснулись его за три последних столетия Средневековья. История университета — прекрасное тому свидетельство. Перемены, навязанные кризисами и войнами, развитие в политической сфере и внутренняя перестройка принесли университетским деятелям, а также внушительной части ученых и людей умственного труда большую автономию. Завоеванная таким образом автономия означала, что ученые мужи считают себя вправе сбросить опеку папы римского, пойти другими путями, чем те, которые традиционно упирались в богословие. В XV веке стал развиваться медицинский факультет. Юристы также оставались динамично развивающимся факультетом, тогда как изящные искусства оживились благодаря гуманистическим течениям. Париж не стоял в стороне от нововведений, его коллежи и школы по-прежнему привлекали иностранцев, но и парижские студенты отправлялись в другие края, в частности в Италию, открывать для себя новые горизонты науки и искусства.

Эта автономия по отношению к целям и императивам Церкви выразилась в бурном развитии новых отраслей знания, более техничных и научных. Наступило время инженеров, архитекторов, географов и космографов.

Но этой дополнительной свободе противостояла новая обязанность: повиноваться и подчиняться королевской власти. Восстановленный университет понял это на своем горьком опыте и лишился самых невероятных для того времени привилегий: права прервать занятия и права отделиться, то есть оставить Париж, чтобы обосноваться в другом городе. Такая форма протеста и оказания давления использовалась в XIII веке. В XV веке «прекращение лекций и проповедей» университетскими профессорами уже не встречало понимания и рассматривалось как эгоистичное отстаивание привилегий, и парижских преподавателей призывали обратиться в парламент для вынесения решений по их тяжбам.