– Возможно, он пытался сохранить им жизнь. Что бы ответили ваши люди, капитан, если бы он попросил их открыть ворота ангарного отсека и дать наемникам бежать?
Уильямс ответил не задумываясь:
– Они отказались бы, милорд.
– Вот и ответ, капитан. Сначала его оскорбили, а потом не восприняли всерьез.
Уильямса такой ответ не убедил.
– Он мог бы настоять, заставить. Скорее всего они сделали бы то, что он хотел. Человеку не остается выбора, когда к голове приставлено лучевое ружье. Это был поступок сумасшедшего, милорд.
«Нет, – подумал Саган, – это был поступок человека чертовски рассвирепевшего, загнанного в угол и перепуганного. И он победил! Он справился, черт возьми! Пожалуй, в этом парне есть что-то, о чем я не подозревал».
– Естественно, вы включили прибор слежения на борту космоплана.
– Да, милорд. Он вошел в гиперпространство, но мы проследим за ним, как только он оттуда выйдет и сядет.
– Отлично. А что насчет леди Мейгри?
– Мы считаем, что она скрылась вместе с остальными наемниками, милорд. То сообщение, которое я получил в лазарете, касалось Беннетта, того адъютанта. Сержант оказался чертовски упрямым, но мои люди смогли в конце концов вытянуть из него, что леди была здесь и имела приватную беседу с Джоном Дикстером. Беннетт кое-что слышал. Леди упоминала какой-то разговор с генералом на Вэнджелисе. Она сказала буквально следующее, милорд: «Думаю, есть возможность управиться с этим делом».
– Что-нибудь еще?
– Дикстер ответил одним словом.
– Каким?
Уильямс повернулся спиной к людям, находившимся на мостике. Саган сделал то же самое, и они оба посмотрели на экран. Впереди справа горели обломки «Феникса» и коразианского корабля.
– Словом, которое он не понял. Довольно необычное слово. Звучало вроде «оме», милорд.
Саган пристально посмотрел на капитана, пытаясь сообразить, действительно ли тот не понял, о чем шла речь. Адонианский торговец оружием пользовался дурной славой, его имя часто появлялось в видеожурналах и было известно тем, кто стремился разнести своих соседей на мелкие кусочки. Но предполагалось, никто не знает, что Командующий имеет с ним какие-то дела. Капитан Нада расстался из-за этого с жизнью.
Лицо Уильямса, однако, не изменило своего выражения. Если он и знал что-то, то никак не показал этого... не то, что Нада.
«Этот капитан – неплохой офицер, – решил про себя Саган. – Возможно, я забуду его ошибку... со временем».
– Прошу прощения, милорд, – обратился подошедший телохранитель. – Для вас срочное сообщение.
Наверное, от этого безмозглого Верховного Главнокомандующего, президента Питера Роубса.
– Потом! – бросил Саган.
– Прошу прощения, милорд, – нервно вмешался офицер-связист, – но она говорит, что это важ...
– Она! – Саган быстро подошел к пульту.
– Изображения нет, милорд. Только звук.
– Слушаю вас, миледи... Запеленгуйте ее, – добавил Саган вполголоса.
– Не получится, милорд, – откликнулась Мейгри. – Ровно через минуту я совершу скачок. Я связалась с вами, чтобы сообщить: я оставила для вас одного арестанта.
– Арестанта?
Саган уже давно считал, что его невозможно удивить. Очевидно, он заблуждался.
– Да, милорд. Этот человек был надзирателем в карцере. Он за взятки помогал заключенным бежать, а потом отправлял их на негодных космопланах. Предоставляю следующую запись в качестве доказательства для трибунала.
Саган в конце концов понял, что предоставлена запись переговоров между Мейгри и пилотом другого космоплана. Запись была короткой, как и жизнь юного пилота.
– Надеюсь, вы проследите, чтобы правосудие свершилось, милорд.
– Непременно, миледи, – угрюмо пообещал он.
Судя по голосу, она пребывала в таком же настроении, как и он.
– До новой встречи... Dominus tecum – да не оставит вас Господь, милорд.
– Связь прервалась, сэр, – доложил связист. Постояв с отсутствующим видом перед пультом, Саган резко развернулся.
– Я буду у себя, капитан.
– Ясно, милорд.
– Мне, в общем-то, не обязательно знать, что она сказала Дикстеру, – задумчиво сказал себе Саган. – Нет нужды вытягивать из несчастного Беннетта ее планы. Я знаю, что она намерена сделать. Королевская кровь течет в твоих жилах, Мейгри, отравляя твою душу. Ты предоставила Дайена его судьбе. Ты оставила Джона Дикстера умирать. Почему? Потому что чуешь, каким будет выигрыш! Власть! Ты не меньше, чем я, хочешь заполучить ее. Но что ты продашь, чтобы ее иметь? Душу, миледи? Не поможет. Бесполезны все твои ухищрения. Потому что в конце концов ты положишь ее к моим ногам. Et cumspiritu tuo – и да пребудет дух Его с тобой, миледи, – добавил он про себя с тенью улыбки на губах.
КНИГА ВТОРАЯ
ДРАГОЦЕННАЯ ЖЕМЧУЖИНА
Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, нашел одну драгоценную жемчужину, пошел, и продал все, что имел, и купил ее.
Евангелие от Матфея. 13; 45-46
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Затем научу я грешников путям Твоим.
Грегорио Аллегри, Miserere
Командующий сидел в кресле в своих временных апартаментах на борту «Непокорного». Он сидел расслабленно, с закрытыми глазами и слушал старинную музыку. Поющие мужские голоса заполняли воздух вокруг него; казалось, он вдыхает их. Части канонического текста, каждая из которых имела свою мелодию, были согласованы и уравновешены с остальными. Глубокие мужские басы контрастировали с нежными, проникновенными юношескими тенорами. «Miserere», Аллегри. Конец шестнадцатого века. Девять голосов.
Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam. Помилуй меня, Господи, в своем неизбывном милосердии.
Эти голоса, подобно голосам сирен, полностью захватили Сагана, вернули его в то время, когда он был совершенно счастлив и совершенно ничтожен, – первые двенадцать лет его жизни. Он вырос в монастыре, был взращен монахами во искупление грехов одного из братьев, взращен в молчании отцом-настоятелем, который с самого рождения сына не сказал ни слова ни ему, ни кому-нибудь еще.
Ессе enim in iniquitatibus conceptus sum; et in peccatis concepit me mater mea. ...во грехе мать зачала меня.
Эта часть была довольно правдивой. Верховный Служитель Ордена Адаманта, плененный дочерью аристократа, одержимый страстью, забыв про обет целомудрия, тайно покинул монастырские стены, встретился с предметом своих вожделений, и они соединились. Одной ночи хватило, чтобы погасить его пыл. Исполненный раскаяния, он проклял девушку и возвратился под сень монастырских стен. Но семя его пролилось. Девять месяцев спустя он обнаружил горький плод, завернутый в полотно и подброшенный к монастырским воротам.