Пестрые истории - читать онлайн книгу. Автор: Иштван Рат-Вег cтр.№ 85

Королева Каролина с младенцем поначалу пребывала в сыром и холодном помещении. Комендант крепости, сжалившись над ней, перевел ее в свою комнату. Возможно, и сегодня цело окно этой комнаты; несчастная женщина бриллиантом своего перстня нацарапала на стекле следующую фразу: «Защити мою невинность, сделай других великими!»

Но рука защиты не протянулась…

Одно анонимное произведение в мельчайших подробностях сообщает о том, что происходило в комнате допросов. Его автор, как выяснилось позже, — герцог Гессенкассельский Карл. Совершенно очевидно, что сведения свои он получил из надежного источника.

Королева на все расспросы о любовной связи гордо и холодно отвечала: наветы, неправда это, все неправда.

Тогда министр Шак-Ратлау сделал вид, будто колеблется, стоит ли говорить об очень неприятном, но, в конце концов, он ведь вынужден.

— К сожалению, — пожал он плечами, — теперь мы не можем молчать об этом: Струэнзе сделал признательное заявление.

— Неправда! Неправда! — вознегодовала королева. — Он не мог этого сделать!

— Вот протокол с его признанием, вот его собственноручная подпись.

— Все равно, неправда!

Ну хорошо. Тогда раскинем сети.

— Итак, это злостный навет, оскорбляющий особу Вашего Величества, — все, что он тут признает. Но этого преступления самого по себе достаточно, чтобы он головой поплатился за это.

Каролина сникла. Несколько минут она думала, потом тихим, надломленным голосом заговорила:

— И если я признаю, что все, в чем сознался этот несчастный, правда? Что тогда?

Добыча оказалась в сетях.

— Наверняка, чтобы избежать европейского скандала, король прекратит следствие против Струэнзе.

С этими словами он положил перед королевой заранее заготовленный протокол, содержащий ее полное признание. Осталось только поставить подпись.

Бедная женщина некоторое время размышляла, ведя борьбу сама с собою, и подняла перо, чтобы начертать свое имя.

Карол… — дошла она до этого слога, когда нечаянно взглянула на Шака. Взгляд ее упал на лицо человека, выражавшее злобное коварство, едва сдерживающего нетерпение.

Она отбросила перо.

— Какая низкая подлость! Это ловушка! Все неправда!

По словам герцога, автора хроники, тут королева в полуобмороке откинулась назад, а Шак, схватив перо, зажал его меж пальцев почти потерявшей сознание женщины, и ее рука, ведомая его рукой, продолжила писать свое имя: Каролина.

Получилось!

Господа-рыцари, характер твердый, снялись с места и довольные собою, в радостном настроении сели в санки и помчались назад, в Копенгаген. Теперь дело было готово для суда.

Наскоро собрали суд из 35 человек. Среди них были пятеро епископов, четыре министра, четверо главных судей, по два офицера от армии и флота, трое городских советников и т. п.

Приговор, безусловно, был готов заранее. Защита могла говорить, что угодно. Могла требовать очной ставки придворных дам с королевой, могла возражать против признаний, полученных при весьма подозрительных обстоятельствах, могла играть на человеческих чувствах — это было все равно, что атаковать ворота Кронбурга снежками.

Приговор, вынесенный 6 апреля 1772 года, установил факт нарушения супружеской верности, и брак был расторгнут.

Речь шла также и о том, чтобы девочку считать незаконнорожденной. Но поскольку в свое время английскому двору было сообщено о ней как о дочери короля Христиана, в конце концов, почли за лучшее про нее помалкивать.

Приговор содержал только решение суда. Аргументацию к нему не прилагали. В таком виде он был предъявлен Каролине и в таком же виде был положен в государственный архив.

Таким образом, честь королевы была растоптана и уничтожена, такой королевы больше опасаться было нечего.

Однако в Юлианне кипела куда большая ненависть, чтобы ее удовлетворило просто унижение раздавленного врага.

Она жаждала крови!

Однажды из дворца, где хозяйничали новые приказчики, просочилась весть, что там начинают поговаривать о примере Генриха VIII. Упоминают методы этого английского герцога Синяя Борода, который освобождался от неверных жен очень просто: посылал их на плаху. Рантцау освежил в памяти легко внушаемого короля случаи Анны Болейн и Катерины Говард.

Однако нашелся человек, который быстро заткнул рты любителям исторических аналогий и кровавых примеров. Сэр Роберт Мюррей Кейт, английский посол, засвидетельствовав честь при дворе, церемонно заявил, что если случится так, что хотя бы волосок упадет с головы сестры английского короля Георга III, английский флот, правда, совсем без удовольствия, но все же будет вынужден обстреливать Копенгаген до тех пор, пока от него камня на камне не останется, о чем он лично в любом случае и самым искренним образом бы сожалел.

То была вежливая и четкая речь. Пришлось уступить, хоть и с зубовным скрежетом.

30 мая два английских военных корабля бросили якорь перед крепостью Кронбург, чтобы увезти Каролину и оставшихся верными ей лиц. Наследника престола к ней не допустили, она могла проститься только с маленькой дочкой.

Горькое прощание, прощание матери…

В городе Целле ей отвели замок герцогов брауншвейг-люнебургских. Датский двор был вынужден возвратить английскому двору ее приданое, а также выплачивать на содержание двора экс-королевы 30 000 талеров в год, да Георг III прибавил к этой ренте 3 000 фунтов из собственных средств.

Годы в Целле текли тихо и мирно. Каролина либо просиживала в библиотечной комнате, либо подсаживалась к роялю. Она знала пять языков, могла выбирать книги для чтения из произведений пяти народов. Книги, музыка, прогулки, разговоры, раздача милостыни — таков был ее распорядок.

Конечно, свалившееся на нее несчастье оставило глубокий след на ее внешности, былая краса увяла.

Былая краса! Тогда ей было всего двадцать четыре года… А жить ей оставалось всего три года. Один из ее пажей заболел скарлатиной и умер. Болезнь передалась Каролине и в несколько дней унесла ее. Она умерла 11 мая 1775 года.

Английский двор сообщил о ее смерти двору датскому, на что тот был вынужден объявить шестинедельный траур.

Люнебургские дворяне испросили разрешения у короля Георга III увековечить память его усопшей сестры мраморным монументом в парке замка, ее любимом месте прогулок. «Наша цель, — писали они в прошении, — чтобы грядущие поколения могли тихой растроганностью воздавать святой памяти лучшей и добрейшей из женщин».

Итак, Целле шлет нам весть о женщине-мученице. Город не поверил обвинению. Народ видел в бродившей по замковому парку женщине невинную жертву жестоких гонений. Сама она, как я уже упоминал, тоже писала письма, — они таковы, будто и в самом деле промокли от слез невинно страдающей.