Пестрые истории - читать онлайн книгу. Автор: Иштван Рат-Вег cтр.№ 60

Но надо же было такому случиться, что несколько крестьян, проходя неподалеку от того места, заприметили, что там вытворяет со своей шапчонкой Найдхарт. Они подкрались, подняли шапку — ага, под ней благоухает первая фиалочка. Зная, что этот маленький росточек станет чуть ли не венком славы для их врага, они вырыли из земли с Корнем фиалку, а на ее место положили нечто совсем другое, что разительно отличается от ароматного вестника весны. Прикрыли аккуратненько шапчонкой нашего рыцаря и отошли.

К тому, что последовало за этим, мне приходится призвать читательское воображение. Представьте блестящую толпу придворных: дамы в нежнейших шелках и бархате во главе с курфюрстиной, богатыри-рыцари, юркие пажи — у всех на лицах предвкушение веселья. Найдхарт ведет их на заимку и с улыбкой героя дня подымает свою шапку…

Танец в честь фиалки был, только Найдхарт плясал его один. Курфюрстина, увидев этакое, дернула носиком, а рыцари так заставили поплясать подозреваемого в дурной шутке поэта, что он едва ноги унес.

Громкая вышла история. Даже на могильном памятнике в Вене один барельеф увековечивает сцену, когда Найдхарт сообщает герцогу весть о первой фиалке. Время и войны попортили каменную резьбу, однако до нас дошел не подвластный времени памятник: Ганс Сакс «Der Neidhart mit dem Feygel» — веселая карнавальная комедия, увековечившая сие печальное событие.

Стало быть, история сия достоверна.

Много позднее одним из ее вариантов усилили занимательность сборника шуток профессора Таубманна.

Таубманниана

Кем был этот профессор Таубманн?

В Виттенбергском университете преподавал поэтику, сам незаурядный сочинитель латинских стихов, гуманист широких познаний, впрочем, советник по увеселениям при Христиане II, курфюрсте Саксонском, а также официальный парасит за столом курфюрста (годы жизни: 1565–1613).

У таких придворных весельчаков бывал еще и другой чин — Tischrath, то есть «застольный советник». Само название проливает свет на природу института придворных шутов.

В старину было такое понятие, и, должно быть, оно справедливо, что во время еды человек должен гнать от себя мрачные мысли, должен весело метать в рот вкусные кусочки, даже может весело смеяться, потому что смех способствует пищеварению. Придворные шуты знати, собственно говоря, и обслуживали эту медицинскую теорию.

Словом, задачей профессора Таубманна было веселить застолье покровителя. По большей части это происходило таким образом, что под крылышком своего патрона он задирал гостей, и если ему удавалось вывести их из терпения, то это весьма способствовало пищеварению курфюрста.

Однажды профессор оказался за столом в соседстве с епископом венским Клеселем, с которым он уже давно был в состоянии войны. Застольное общество развлекалось тем, что задавало друг другу загадки. Таубманн спросил: «Как можно одним словом написать три слова: сто пятьдесят ослов?»

— Ерунда, — сказал епископ.

— Сначала извольте, ваше преосвященство, написать ваше имя.

Епископ, пожав плечами, написал большими печатными буквами: «CLESEL».

— Хорошо, — кивнул профессор. — Итак, первые две буквы вашего имени, CL, в римском числовом ряду означают сто пятьдесят. За ними следует ESEL (по-немецки — осел). Таким образом, не только в одном слове, но и в одном лице присутствуют сто пятьдесят ослов.

Что и говорить, шутка была вызывающе грубой. Епископ, обидевшись, покинул дворец курфюрста, а тот строго призвал профессора к порядку, но на другой день простил его. Пищеварение…

Была у Таубманна достойная ученого латинская поговорка о среднем пути, которым надлежит следовать в жизни: Medium tenuere beati (Середину занимают счастливцы). Придворные, и дамы в их числе, переделали эту фразу специально для профессора: hi medio pisces et mulieres sunt meliores (У рыбы и женщины лучшее в середине). Курфюрсту тоже захотелось подшутить на тему пословицы. Он пригласил профессора вместе с его студентами на обед, посадив их в середине стола, где блюда сверкали пустотой.

Вот, дескать, середина не всегда хороша, не так ли?

Эго была отличная шутка, общество задыхалось от смеха. Таубманн покорно проглотил шутку курфюрста и тут же экспромтом увековечил ее в латинском дистихоне. На что курфюрст милостиво кивнул лакеям, и профессор со своими студентами смогли вволю насытиться выставленными перед ними деликатесами.

Но это не все. Своему хозяину застольный советник не мог отплатить, зато дамам из смеющегося хора преподал урок насчет срединных дел.

Был во дворце один темный коридор, а в его самой темной части была одна темная-претемная будочка; вот сюда-то придворные дамы заглядывали время от времени. Таубманн раздобыл ведро сажи и старательно вымазал толстым слоем отверстие в сидении. Подождал несколько дней и, когда женщины по обыкновению опять начали его поддевать этой пословицей, отозвал курфюрста в сторону и что-то пошептал ему на ухо. Тот разразился смехом, что вызвало любопытство его супруги. Таубманн скромно заметил, что у дам нет причины уделять столько внимания восхвалению вещей средних. Курфюрст опять что-то шепнул супруге, на что та приказала дамам пройти в соседнюю комнату. Там старшая гофмейстерина произвела досмотр и подтвердила, какому низкому и подлому покушению они подверглись.

Не забудем: с тех пор много воды утекло…

Что касается варианта поисков фиалки, то здесь история такова.

Таубманн после вкуснейшего придворного обеда вышел в парк подремать и растянулся под кустом. И тут заметил, что к нему, прогуливаясь, приближаются придворная дама с кавалером. Любезничают, хотят посоревноваться, кто скорее найдет в траве первую ягодку земляники. Речь шла даже о поцелуе, который получит в награду рыцарь, если окажется счастливчиком. На том разбежались. Юнкер — а его Таубманн почему-то особенно не любил — искал ягоду поблизости, вдруг от радости подпрыгивает: крупная красная ягода заалела ему навстречу. Он накрывает ее шляпой и бежит звать свою даму.

Об остальном можно догадаться. Таубманн ягоду съел, а ее подменил известным продуктом обмена.

Только кувшин по воду ходит, пока не треснет. Знаю, довольно старая и затасканная мораль, такая повсюду найдется в кладовых народной мудрости. И все же прибегаю к ней, потому что где-то прочел, что один немецкий князь осадил этим сравнением своего слишком самоуверенного любимца, на что тот ответил так: «Только мой кувшин не на колодец ходит, а прямо к винной бочке». Памятуя о хозяйских погребах, Таубманн мог бы сказать и о себе так же, да только его кувшин все-таки треснул.

Однажды в подпитии он все же перегнул палку, и курфюрст сильно рассердился. Вытурил его из дворца и запретил попадаться ему на глаза. И это были не пустые слова. Всем стражам, лакеям и псарям было строго-настрого наказано, если Таубманн только посмеет ступить на порог, спустить на него собак. А дело было нешуточное, потому что в те времена, когда охота была главным развлечением крупных феодалов, целые своры охотничьих псов крутились и во дворе, и в дворцовых коридорах, и даже в личных апартаментах курфюрста.