Кровавый век - читать онлайн книгу. Автор: Мирослав Попович cтр.№ 362

Можно сколько угодно иронизировать по поводу разумности «планово определенных» цен, и доказывать, что в действительности «сознательное» определение цен не отвечало реальной стоимости и вносило полный хаос. Но подобная критика социализма остается критикой с марксистских позиций, с позиций теории стоимости, развитой Марксом на основе классической теории Адама Смита. Но если мы вместе с современной экономической наукой пересмотрим основания классической политэкономии, то что останется от понятия «настоящая стоимость»?

Возвращаясь к трудовой теории стоимости Маркса, можем отметить ее – с сегодняшней точки зрения – архаичный характер, определенный особенностями философии и научного мышления XIX века.

Теория Маркса в том виде, которую он представил в «Капитале», была имитацией «Логики» Гегеля, где из самого простого понятия «бытия» в силу его диалектической противоречивости («единство бытия и небытия») постепенно рождался мир духа, а следовательно, и реальности. Так же Маркс «выводил» все из самого «простого» понятия экономики – товара как единства потребительской и меновой стоимости. Это обстоятельство не раз подчеркивалось, но почти не говорят о том, что и Гегель не был оригинальным в попытках вывести мироздание из самых простых понятий. А между тем у Гегеля был предшественник – Гете, который подобным же образом пытался разрешить проблемы физики – строил теорию света, исходя из «диалектического единства» света и тени.

Основной идеей теории Маркса является удвоение природы товара в результате рассмотрения его «со стороны качества и со стороны количества». У Адама Смита это нашло выражение в делении понятия «стоимость» на «потребительскую стоимость» и «меновую стоимость», которая находит проявление в цене. У Маркса за чувственно воспринимаемой меновой стоимостью стоит ее реальная невидимая основа – стоимость как таковая. (Немецкое der Wert переведено в официальных русских изданиях «Капитала» специальным термином «стоимость», а вообще оно означает как стоимость, так и ценность, и цену, так что ранние русские переводы Wert как ценность полностью корректны и даже лучше выражают суть дела, в частности, если идет речь о потребительской ценности.)

Вещь как ценность – каждая полезная вещь – есть «совокупность многих свойств и потому может быть полезной с разных сторон. Открыть эти разные стороны, а следовательно, и разнообразные способы употребления вещей, есть дело исторического развития» (курсив мой. – М. П.). Следовательно, ценность вещи не создается, а открывается. Здесь же, в сноске, ссылаясь на экономиста XVII ст. Барбона, Маркс приводит пример: «Свойство магнита притягивать железо стало полезным лишь тогда, когда с его помощью была открыта магнитная полярность». ^[814] Эта простая мысль была основной философской идеей молодого Маркса еще тогда, когда он враждебно относился к Смиту и находился под воздействием материалистического толкования Фейербахом субъективистской философии Фихте. В сравнении с 1940-ми гг. изменился только взгляд Маркса на роль труда в определении полезности.

В «Капитале» Карл Маркс отмечает, что полезной вещь делает труд, и именно конкретный труд, который придает продукту определенные, полезные потребителю свойства. В конечном итоге он не считает, что полезная вещь, в которую не вложен труд, не имеет потребительской стоимости. Но она не может иметь цены и быть товаром. Ведь если труд не вложен, предмет, – например, целинные земли, леса или чистая вода, – не имеет стоимости. ^[815] В ранних философских рукописях на первом плане была именно ценность естественного мира для человека, которая определяется не только вложенным в мир окружающих вещей конкретным трудом человека, а всеми его сущностными силами: «Поэтому… все предметы становятся для него опредмеченностью самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предмет становится им самим. То, как они становятся для него его предметами, зависит от природы предмета и от природы соответствующей ему сущностной силы; потому что именно определенность этого отношения создает особенное, изъявительное наклонение утверждения. Глазом предмет воспринимается иначе, чем ухом, и предмет глаза – другой, чем предмет уха». ^[816]

Это в первую очередь философия человека, философская антропология, которая продолжает традицию Канта, – мир является человеку как «вещь-для-нас», в результате активного и выборочного отношения человека к миру, выбору, предопределенному потребностями жизнедеятельности. В экономической теории Маркс оставляет важные позиции философии опредмечивания «сущностных сил», чтобы приблизиться к экономической практике, и допускает первые несоответствия с практикой и здравым смыслом.

А вот относительно идеи стоимости как воплощенного в товаре абстрактного труда, то лучше начать с примера.

«Иллюстрируем это простым геометрическим примером. Для того чтобы определять и сравнивать площади всех прямолинейных фигур, последние рассекают на треугольники. Сам треугольник приводят к выражению, полностью отличающемуся от его видимой фигуры, – до половины произведения основы на высоту. Точно так же и меновые свойства товаров необходимо привести к чему-то общему для них, количественные видоизменения чего они представляют. Этим общим не могут быть геометрические, химические или какие-то другие естественные свойства товаров. Их телесные свойства принимаются во внимание вообще лишь постольку, поскольку от них зависит полезность товара… Если абстрагироваться от потребительской стоимости товарных тел, то у них останется лишь одно свойство, а именно то, что они – продукты труда… От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного отличий человеческого труда, то есть затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты… Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они – стоимости, товарные стоимости» ^[817] (курсив мой. – М. П.).

Существенно здесь понимание стоимости как субстанции, о чем Маркс неоднократно говорит и дальше. Если 20 аршин полотна приравниваются к одному сюртуку или один кварт пшеницы – а центнерам железа, то, значит, каждый из этих товаров, в частности, приравнивается чему-то третьему, а это и есть искомая «субстанция». Возвращаясь к геометрическому примеру, мы могли бы сказать: если две разных фигуры имеют одинаковую площадь, то это значит, что каждая из них приравнивается к их субстанции, «кристаллу», который называется «площадью». Половина произведения основы на высоту оказывается «сгустком» труда, в данном случае – интеллектуального, чем-то «третьим», что представляет собой истинную природу, субстанцию реальных треугольников. Они могут являться нам в разных координатах (разных местах и положениях – на доске или на бумаге – в разном виде), и их сущность («вещь-в-себе» геометрических фигур) – это величина площади как их абстрактная «кристаллизирующая» субстанция.