Кровавый век - читать онлайн книгу. Автор: Мирослав Попович cтр.№ 142

Страница

Республиканский режим никогда не был в Германии популярным. Веймарскую республику не любили. Республика в Германии стала следствием военного поражения и – для многих немцев – символом позора. Так называемая Dolchstosslegende, «легенда об ударе в спину», нашла отклик у многих непримиримых немецких патриотов, которые не хотели принять никаких объяснений поражения, кроме самого примитивного – измены. Социалисты (особенно коммунисты) и евреи оказывались самыми очевидными виновниками поражения – и не только для вчерашних офицеров и унтер-офицеров, которые теряли работу после Версальского мира. Позор поражения очень трудно переносился самыми широкими слоями населения Германии, поскольку начало войны воспринималось ими как призыв к чести и достоинству, а ее конец – как бедность и несправедливость.

Поражение в Великой войне было расценено как поражение «немецкой идеи», а жестокое наказание всей нации – признание ее виновником Великой войны с выплатой огромных репараций – отразилась и на восприятии республики. К тому же антисемитизм, всегда распространенный в низших слоях населения, видел виновников войны – благодаря своеобразной интерпретации левой пропаганды – в международных еврейских финансистах, которые якобы избежали ответственности, свалив все на немцев.

Берлин, площадь Республики. Президент Германии Фридрих Эберт и член Социал-демократической партии Германии рейхминистр д-р Отто Гесслер

После поражения в Германии возникло массовое молодежное движение, полностью аполитичное по непосредственным направлениям и слегка антиструктурное по своему характеру. Участники движения организовывали туристические походы по живописным местам Германии, собирали старые народные песни и сами разучивали и исполняли их, изучали и поддерживали старинные ремесла, организовывали народные школы и университеты, пропагандировали трезвость и простоту в быту.

Противостояние официальной городской жизни символизирует стремление молодежи к спасению через возвращение к здоровым национальным источникам. Его можно было бы назвать фундаменталистским, если бы оно не было настоянным на высокой гуманитарной культуре.

Великий физик Вернер Гейзенберг позже вспоминал: «Когда в эпоху молодежного движения мы отправлялись с друзьями на Остерзее и, сидя в палатке, читали вслух «Гипериона» Гельдерлина, когда на одной из вершин Фихтельгебирге мы ставили «Битву Германна» фон Клейста, когда ночью около лагерного костра мы играли чакону Баха или менуэт Моцарта – каждый раз нас плотно обступал тот духовный воздух Запада, в который ввела нас школа и которое стало для нас жизненно необходимым элементом». ^[337] На народную жизнь студенты и гимназисты смотрели с вершины Фихтельгебирге сквозь марево Клейста и Гельдерлина, Баха и Моцарта – но все же обращались к истокам, потому что были преданы целостному «немецкому духу», духу немецкой общины-Gemeinschaft, который войной и революцией едва не был разрушен вместе с государством. Не забудем, что гимназист Гейзенберг принимал участие в уличных перестрелках в Мюнхене в 1919 г., защищая немецкую государственность от коммунистической революции.

И когда Томас Манн в 1922 г. выступил в поддержку демократии и защищал республику как «союз государства и культуры», а следовательно, политики и интеллигенции, это вызывало протесты даже у некоторых несомненно интеллигентных единомышленников. Отвечая на их критику, Манн писал Иде Бой-Эд: «Я отношу начало республики не к 1918-му, а к 1914 году. Тогда, сказал я, в час чести и безоглядной готовности ринуться в бой, возникла она в сердцах молодежи… Попытка дать этому жалкому государству, у которого нет граждан, какое-то подобие идеи, души, живого духа казалась мне неплохой затеей, представлялась мне чем-то вроде хорошего дела!» ^[338]

«Жалкому государству»! Веймарская республика имела едва ли не самую демократическую на то время конституцию; в конечном итоге, в 1924–1927 гг. реальная заработная плата выросла на 37 %, а в 1929-м она превысила (на 2 %) довоенный уровень!

На социальные цели «режим» тратил вдвое больше, чем на репарации! Почему же так незаслуженно горько оценивали ее современники? Почему она не получила благословления «немецким духом» общины-Gemeinschaft?

Социал-демократы проигрывали уже потому, что отождествляли себя с республикой и брали на себя ответственность за нее. «И в самом деле, социал-демократия была хранительницей Конституции и демократии, – пишут, подытоживая прошлый опыт и анализируя прошлые ошибки, социал-демократы Сюзанна Миллер и Хайнрих Поттхофф. – Однако ее концепция демократии оставалась во многом ограниченной формальным функционированием демократических институтов и их защитой». Позицию тогдашнего руководства Миллер и Поттхофф называют «типично оборонной» и отмечают, что она была направлена против угрозы реставрации монархии, но не могла противостоять угрозе фюрерского государства. ^[340]

В политических баталиях 20–30-х годов XX века немецкая социал-демократия скорее выступает как прагматическая сила, чем как носитель общих конструктивных идей. Она защищает интересы рабочего класса – и поскольку эта защита была успешной в годы экономической и политической стабилизации, постольку рабочая масса и значительная часть людей наемного труда поддерживают СДПГ. Социал-демократия создала целую субкультуру в немецком (как и в австрийском) обществе. «Старая социал-демократия предлагала своим членам «отчий дом и смысл жизни» (если употребить удачное высказывание Отто Бауэра) в виде ферайнов (нем. Verein – объединение. – М. П.), деятельность которых охватывала все стороны жизни: рабочие гимнастические и спортивные организации, объединения любителей туристических походов, союз вольнодумцев, связанный с учреждениями для кремации, рабочий певчий союз, оркестры, разные общества библиофилов, народные театры, шахматные клубы и так далее – но тем самым изолировала их от остального населения». ^[341] У левых партий были также свои военные организации: у социал-демократов – «Рейхсбаннер» («Флаг рейха»), у коммунистов – «Союз красных фронтовиков», откуда появилось приветствие поднятым кулаком – «Рот фронт!». Такая субкультура крепко связывала партийцев и их электорат, но она не выпускала социал-демократию (как и коммунистов) за пределы рабочих кварталов.

Страница