Кавказская война. В 5 томах. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 114

Но возникшие препятствия могли только поселять желание поскорее покончить с крепостью, и Паскевич энергично принялся за дело. После основательной рекогносцировки, 24 сентября, был собран военный совет и решено вести атаку на крепость с ее юго-восточного угла. “Как долго может продолжиться осада?” – спросил Паскевич у Пущина, ставшего тогда уже совершенно необходимым для него. “В Покров день покроем и крепость”,– ответил Пущин.

В ночь на 25 число, еще до начала осадных работ, брошено было в город несколько пробных бомб из-за кургана Муханатдтапа. Утром войска заняли восточный форштадт, и в садах его закипела работа. Полки Кабардинский и тридцать девятый егерский, батальоны Севастопольского и Крымского полков – дружно принялись готовить туры и фашины. И в ночь на 26 число уже устроена была таким образом первая демонтир-батарея на шесть тяжелых орудий, всего в трехстах саженях от восточной стены, на высоком Георгиевском холме, с которого видна почти вся внутренность крепости. Правее ее, в полутораста шагах, за уцелевшим строением форштадта, в садах, прикрытая высокой и твёрдой стеной расположилась другая батарейка на четыре двухпудовые мортиры.

С утра началась канонада. Не успели сделать трех выстрелов с русской демонтир-батареи, как по всей восточной стене Эривани, над пятью огромными башнями ее заклубились облака порохового дыма, и над головами артиллеристов загудели персидские ядра. Неприятель отвечал энергично, но скоро должен был уступить превосходству русской артиллерии; один из первых же снарядов ее попал в главную мечеть и пробил великолепный купол, сделанный с неподражаемым искусством из глазированных синих кирпичей, другой – пробил стену сардарьского дворца и повредил шахский портрет. На суеверных персиян это обстоятельство произвело чрезвычайно дурное впечатление; сам Гассан-хан покинул пышный дворец и переселился в тесную каморку крепостного каземата. Перед закатом солнца тяжелые орудия прекратили пальбу, но соседка, мортирная батарея, продолжала стрелять всю ночь, и бомбы ее, рисуясь высоко в воздухе, яркими метеорами падали и падали в крепость.

Между тем, едва только смерклось, две тысячи рабочих, с ломами, кирками и лопатами, рассыпавшись по обе стороны северо-восточного угла, в ста девяти саженях от рва, начали рыть траншею. Ночи стояли лунные; но на этот раз темные облака заволокли все небо и покровительствовали осаждающим. Когда полный месяц вышел наконец из-за туч и осветил местность,– неприятель открыл жестокий огонь по работавшим. Но молча продолжали свое дело солдаты; молча, с ружьем у ноги, стоял гвардейский батальон, прикрывавший их, ни одним выстрелом не отвечая неприятелю. “И в течение всей осады,– говорит Паскевич,– это хладнокровие в русском войске осталось неизменным”. К утру вся параллель, огибающая юго-восточный угол Эривани, была окончена, а на ее левом фланге появилась другая демонтир-батарея, вооруженная также шестью тяжелыми орудиями и двумя двухпудовыми мортирами.

Теперь, весь день 27 числа, крепость громили уже восемнадцать орудий с двух батарей. Несмотря на то, в урочный час, по захождении солнца, слышно было, как в Эривани на трубах и барабанах играли вечернюю английскую зорю; видно было, как крепостной гарнизон принялся исправлять повреждения, наделанные в стенах русскими снарядами, и затем все затихло в крепости,– не спали только одни часовые, густой цепью расставленные по крепостной стене; их протяжный оклик: “Cap-бас!” – не умолкал до самого света.

Русские работы в эту самую ночь быстро подвигались вперед, и час падения Эривани близился. 28 числа по крепости действовали уже четырнадцать осадных орудий. Это была брешь-батарея, расположенная на правом фланге траншей, всего в расстоянии сто пятьдесят саженей от стены. Со стен Эривани неумолимо также гремел артиллерийский огонь, но к нему в русском лагере относились совершенно равнодушно, он был безвреден. Только раз как-то одна из неприятельских бомб, случайно залетевшая в лагерь, угодила в самый котел, где варилась солдатская каша,– и в нем лопнула. И котел, и каша разбросаны были на далекое расстояние: батальон егерей лишился скромного обеда, но этим все и кончилось,– ни убитых, ни раненых не было.

А крепость испытывала между тем все ужасы бомбардирования. Весь день и всю ночь рев русской артиллерии потрясал эриванские стены, то и дело затмевавшиеся густыми облаками собственной пыли; с треском и гулом, большими каменными глыбами валились обломки на дно крепостного рва, засыпая его; амбразуры были разрушены, орудия подбиты. Огонь с крепости слабел час от часу. Восемнадцать тысяч жителей, из которых большинство было армян, согнанных насильно в крепость, просили Гассана о сдаче. Просьбы их были напрасны; угрюмый хан угрозами сдерживал их ропот. Тем не менее уныние само, незваное шло в крепость, подрывая ее последние нравственные силы. Вечером 28 сентября там не звучала уже английская зоря, и только слышались унылые монотонные окрики часовых. С этой ночи, для предупреждения такого же прорыва неприятельского гарнизона, какой случился в Сардарь-Абаде, Паскевич приказал занять северный форштадт батальоном пехоты, дивизионом улан и казачьими полками с четырьмя конными орудиями, а на другом берегу Занги составлен был особый отряд из Нижегородского драгунского и двух казачьих полков с четырьмя орудиями, под начальством генерал-майора Шабельского. С этого же дня Паскевич приказал прикомандировать в траншеи, на все время, бессменно, всех офицеров, сосланных на службу в кавказский корпус для наказания, и всех разжалованных из офицеров, чтобы дать им случай отличиться при очевидно близком взятии крепости и заслужить прощение. А в крепости ожидали приступа.

29 числа с раннего утра опять загремела брешь-батарея, и к полудню, под ее жестоким огнем, рухнула восточная угловая башня Эриванской стены, вместе со смежной с ней куртиной. Теперь оставалось только взорвать контр-эскарп, и тогда, заваля им ров, можно бы было уже без помощи штурмовых лестниц, по разрушенным стенам, идти прямо в крепость. Потребовалось, однако же, добыть более точные сведения о глубине и ширине крепостного рва. Между офицерами бросили жребий, и честь исполнить это важное предприятие досталось на долю А. Ф. Багговута, тогда подпоручика лейб-гвардии Московского полка: а впоследствии известного кавалерийского генерала, героя Баш-Кадык-Лара и Кюрюк-Дара. В сопровождении двух солдат под огнем неприятеля он исполнил опасное поручение и, измерив лотом и ширину и глубину рва, возвратился назад только с одним солдатом,– другой был убит во рву наповал осколком бомбы. Паскевич тут же пожаловал Багговуту орден св. Владимира 4-ой степени с бантом.

Нужно сказать, что, щадя осажденных и сознавая, насколько выгоден каждый час более раннего покорения Эривани, Паскевич послал предложение Гассан-хану сдать крепость, под тем условием, что ему, со всем гарнизоном, предоставлен будет свободный выход. Шесть часов давалось ему на размышление. Гассан-хан не отвечал ни слова. Но когда 30 числа утром на Ираклиевой горе поставили новую шестиорудийную батарею, а затем осадные работы довели до третьей параллели, из Эривани, около полудня, приехал парламентер. Гассан-хан соглашался сдаться, но только просил позволения предварительно узнать волю Аббаса-Мирзы, стоявшего верстах в семидесяти, около Хоя. “Без посылки к Аббасу-Мирзе сдаться сейчас же,– отвечал Паскевич,– иначе Гассан узнает силу русских штыков”. Парламентер уехал и более не возвращался. Суровые меры стали неизбежны, несмотря на присутствие в городе христиан-армян.