Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - читать онлайн книгу. Автор: Роман Почекаев cтр.№ 83

Зато некоторые из самозванцев, ограничивая свои властные амбиции рамками одного региона, не только закреплялись в нем при поддержке своих покровителей и военной силы, но даже в редких случаях могли получать признание от законных ханов. Например, Исфанд-султана, лже-правителя Балха, признал бухарский хан Пир-Мухаммад II, который пришел к власти в очень сложной обстановке и для сохранения пусть даже призрачного единства государства Шайбанидов был вынужден признавать фактическую самостоятельность удельных правителей – даже такого явного самозванца и узурпатора власти [Ахмедов, 1994, с. 164].

Таким образом, ограничивая свои претензии масштабами одного региона, самозванцы в значительной степени увеличивали свои шансы удержать эту власть и закрепить положение.

Обратившись к жизнеописаниям самозванцев в мировой истории, мы обнаружим, что с течением времени все больше из них затевали свои авантюры не для того, чтобы вести кровопролитную борьбу за власть, а чтобы добиться внимания, привлечь к себе интерес, богатых покровителей и в конечном счете разбогатеть, вести безбедное существование. Эта тенденция вполне логична и объяснима: ведь борьба за трон чаще всего кончалась разоблачением и гибелью претендента, либо его казнью как государственного преступника. Если же целью самозванства было всего лишь «вытрясти» немного денег из доверчивых жертв, то такое деяние рассматривалось не более чем мошенничество и грозило в худшем случае тюремным заключением, а то и вообще принуждением вернуть полученное. В качестве примеров можно привести, например, многочисленных претендентов на роль «чудесно спасшегося» французского короля Людовика XVII (на самом деле умершего в тюрьме в годы Великой Французской революции), лже-потомков Николая II, «экзотических» самозванцев – «индейского принца» Елеазара Уильямса, Джорджа Салманазара, «принцессу Карабу» и проч. (подробнее см.: [Баганова, 2010]).

Конечно, в отличие от «цивилизованной» и «меркантильной» Европы, в тюрко-монгольских государствах главной целью самозванцев оставалась борьба за власть: претенденты на ханские троны не так дорожили жизнью и стремились к богатству, как их западные «коллеги». Однако в ряде случаев мы с удивлением наблюдаем, что и лже-Чингисиды порой демонстрировали похвальный практицизм и довольствовались улучшением своего материального положения, отказываясь от рискованной борьбы за власть.

Например, лже-Тармаширин, нашедший приют сначала при дворе делийского султана, а затем правителя Фарса, за все время, что он выступал в роли бывшего хана, не предпринял ни одной попытки вернуть трон Чагатайского улуса. Он довольствовался выказываемым ему почтением и получаемыми дарами. Со своей стороны, его покровители также не подталкивали его к решительным действиям по «возвращению» трона, довольствуясь тем, что при их дворе есть претендент на трон, чье присутствие в известной мере гарантирует мирные отношения с Чагатайским улусом. Для Делийского султаната, который в свое время подвергался нападениям самого Тармаширина (настоящего!) [Бартольд, 1943, с. 62], это было весьма актуально. Что же касается Абу Исхака, правителя Фарса, то он с охотой приютил лже-Тармаширина, чтобы иметь определенные гарантии безопасности в случае, если какой-либо потомок «золотого рода» решит обвинить его в узурпации: ведь мнимый хан в любой момент мог быть провозглашен верховным правителем в его государстве, тем самым лишив врагов правителя Фарса повода упрекнуть его в узурпации! Кроме того, принимая претендента на чингисидский трон, Абу Исхак Инджу демонстрировал собственную приверженность к чингисидским традициям [Грачев, 2005, с. 95].

Знаменитый Карасакал, изменив свою «ипостась», радикальным образом изменил и характер своей деятельности как претендента на трон. Если в Башкирии, где выдавал себя за султана-Чингисида, он добивался власти военным путем, участвуя в боях, терпя поражения и даже получая тяжелые раны, то в Казахстане, приняв имя Лубсан-Шоно, он повел себя совершенно иначе. За исключением малозначительного эпизода с попыткой вторжения в пределы Джунгарии в 1741 г., он не предпринимал никаких активных действий для реализации своих мнимых прав на джунгарский трон. Вместо этого он приятно проводил время со своими друзьями и покровителями – казахскими ханами, султанами и батырами, получая от них подарки, слуг, скот, порядком увеличивая свое благосостояние. Как и лже-Тармаширин, он интересовал казахских султанов прежде всего как средство дипломатического воздействия на джунгар, с помощью которого можно было добиваться от них мира и территориальных уступок. Именно в этом качестве рассматривали Карасакала казахские лидеры, когда не только оказывали ему покровительство, но и отвергали требования русских и джунгарских властей о его выдаче [Моисеев, 1991, с. 130–131; Таймасов, 2004, с. 68; Корниенко, 2011, с. 171]. Тот факт, что он скончался при невыясненных обстоятельствах именно в 1749 г., когда Джунгария сама вступила в фазу кризиса и распада, и Карасакал перестал представлять ценность для казахов, подтверждает такое предположение: он перестал быть нужен казахским Чингисидам.

Большое количество самозванцев, предпочитавших «хождению во власть» увеличение собственного благосостояния, объявилось среди татарской служилой аристократии в Московском государстве. Первым исследовал этот феномен на основе исторических источников А. В. Беляков, назвавший таких авантюристов «ложными Чингисидами», хотя (как он сам отмечает), факты подобного самозванства фиксировались историками и ранее.

Оказывается целый ряд татарских дворянских родов (и даже, как ни странно, не только татарских) в XVI и особенно XVII в. претендовали на происхождение от Чингис-хана. Так, род Аничковых считал своим предком некоего царевича Береке, якобы выехавшего на службу еще к Ивану Калите в первой трети XIV в. и крестившегося под именем Аникея. Дворянские роды Серкизовых и Старковых считали себя потомками ордынского царевича, выехавшего из Золотой Орды на службу к Дмитрию Донскому; претендовали на «царское» (т. е. ханское) происхождение рязанские роды, возводящие генеалогию к мирзе Салахмиру – Крюковы, Шишкины, Апраксины, Дувановы, Хитрово и др. Род Мустафиных позиционировал себя как потомков астраханского царевича Муртазы б. Мустафы, жившего в конце XVI в. Род Тевкелевых, давший России несколько видных военных деятелей и дипломатов, также заявлял о своем чингисидском происхождении, выдумав для этого некоего царевича Девлет-Мухаммада, якобы являвшегося сыном касимовского хана начала XVII в. Ураз-Мухаммада. Род Чанышевых также выдумал себе предка – некоего Алтун-хана. Род Булатовых считал своим предком Якуба, сына первого казанского хана Улуг-Мухаммада и т. д. [Беляков, 2011, с. 79–80].

Но самое удивительное, что на происхождение от чингисидских правителей претендовали некоторые княжеские и боярские роды, которые, судя по родословным, вообще не были татарскими по происхождению! Так, например, роды Булгаковых, Голицыных и Куракиных называли в качестве своего предка некоего Ивана Ивановича Шею-Булгака, представителя золотоордынского ханского рода, выехавшего в начале XV в. на службу к великому князю рязанскому Олегу Ивановичу. А между тем, согласно родословцам российского дворянства, эти семейства вообще относились к Гедиминовичам, т. е. являлись потомками литовского великокняжеского рода [Беляков, 2011, с. 79] (см. также: [Халиков, 1992; Иванов, 2003, с. 234])!