Змеиный маг - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн cтр.№ 60

Пытаясь успокоить собаку, Альфред забыл, куда он направляется. По крайней мере, только этим можно было объяснить то, что он обнаружил себя над библиотекой.

– О боже, – слабо произнес он и рухнул вниз, как камень.

Некоторое время Альфред прятался на крыше. Он был уверен, что кто-нибудь обязательно услышал собачий лай и что вокруг библиотеки толпятся удивленные и возмущенные сартаны.

Все было тихо. Никто не появился.

Собака лизнула Альфреда в руку и заскулила. Альфред подпрыгнул. Он уже забыл о редкостной способности собаки появляться именно там, где ее меньше всего ждешь.

Привалившись спиной к парапету, Альфред дрожащей русой погладил собаку и огляделся. Он был прав. Здесь не было видно ни одного знака, кроме обычных рун силы, поддержки и защиты, которые модно найти на крыше любого сартанского здания. Да, он оказался прав и ненавидел себя за это.

Крышу поддерживали мощные балки из неизвестного Альфреду дерева, которое издавало слабый, приятный смолистый аромат. Возможно, это дерево сартаны тоже принесли с собой через Врата Смерти из Древнего Мира [30] .

Толстые балки тянулись вдоль крыши, доски потоньше шли крест-накрест, заполняя бреши Запутанные знаки покрывали поверхность дерева, защищая его от грызунов, от дождя, от солнца и ветра, от всего на свете…

– Кроме меня, – сказал Альфред, с несчастным видом глядя на знаки.

Он довольно долго сидел, не желая двигаться с места, пока воровская часть его натуры не напомнила ему, что заседание Совета не будет длиться бесконечно. Самах вернется домой, не обнаружит там Альфреда, и его, конечно же, охватят подозрения.

– Подозрения, – еле слышно произнес Альфред. – Разве когда-нибудь один сартан мог сказать это о другом? Что с нами происходит? И почему?

Он медленно наклонился и начал чертить знаки на деревянной балке. Сопровождавшая эту работу песня была печальной, и пел он ее словно через силу. Руны прошли сквозь балки из не виданного в этом мире дерева, и вместе с ними в библиотеку спустился Альфред.

* * *

Ола бродила по дому и чувствовала себя не в своей тарелке. Ей хотелось, чтобы Самах был дома, и все же она радовалась, что его нет. Она знала, что вернется в сад, к Альфреду, извинится за то, что глупо вела себя, и постарается загладить эту неловкость. Она никогда прежде не позволяла себе настолько поддаться чувствам, тем более – таким чувствам!

– Зачем ты пришел? – печально спрашивала она воображаемого собеседника. – Все неурядицы и несчастья закончились. Я снова обрела надежду. Зачем: ты пришел? И когда уйдешь?

Ола сделала еще один круг по комнате. Дома у сартанов большие и просторные. Холодные, прямые линии комнат то там, то тут рассекают прекрасные арки, которые поддерживаются вертикальными: колоннами. Обстановка изящная и простая – все необходимое для удобства жизни и ничего напоказ. Мебель не загромождает проходы.

«То есть для нормального человека не загромождает», – поправилась она, заметив стол, который сдвинул с места Альфред, споткнувшись об него.

Ола поправила стол, зная, что Самах будет очень раздражен, обнаружив его не на надлежащем месте. Она положила руку на стол, да так и осталась стоять, улыбаясь собственным мыслям, словно снова увидела, как Альфред натыкается на этот стол. Стол стоял рядом с диваном, вовсе не на дороге. Альфред был далеко и вряд ли собирался к нему подходить. Но его огромные ноги сами собой свернули в эту сторону, запнулись друг за дружку и налетели на стол. А Альфред только беспомощно следил за ними, как нянька за стайкой непослушных детей. Потом он уныло посмотрел на Олу, взглядом умоляя о прощении.

«Я знаю, что я виноват, – говорили его глаза, – но что я могу поделать? Мои ноги просто отказываются вести себя прилично».

Почему его грустное лицо так трогает ее? Почему ей так хочется прикоснуться к этим неуклюжим рукам, так хочется попытаться облегчить ношу, гнетущую эти сутулые плечи?

– Я – жена другого, – напомнила она себе. – Жена Самаха.

Ей казалось, что они любили друг друга. Она рожала ему детей, они, наверно, были… Но все это было давно.

Но она помнила те образы, которые Альфред вызвал в ее сознании, образы двоих, любящих друг друга яростно и неистово, потому что у них нет ничего, кроме этой ночи и их самих. Она печально покачала головой. Нет. На самом деле она никогда не знала, что такое любовь.

Она даже не чувствовала боли. Внутри ее было лишь огромное пустое пространство, заполненное холодными прямыми линиями и колоннами. Вся обстановка была строгой и упорядоченной. Ее изредка передвигали, но никогда по-настоящему не приводили в порядок. Так и было до тех пор, пока эти неуклюжие руки, грустные, вечно недоумевающие глаза, эти слишком большие ноги не споткнулись об нее и не перевернули в ней все так, что внутри теперь царил беспорядок.

– Самах сказал бы, что это материнский инстинкт, который не находит выхода с тех пор, как мои дети выросли. Странно, но я не помню своих детей. Нет, я знаю, что у меня были дети. Но все, что я помню, это блуждание до пустому дому среди пыльной мебели.

Но, однако, ее чувства к Альфреду были не материнскими. Она вспомнила его неловкие руки и робкую маску и залилась румянцем. Нет, это чувство было отнюдь не материнским.

– Что я могла в нем найти? – вслух удивилась она.

Уж конечно, не внешность: лысеющая голова, сутулые плечи, ноги, которые так и норовили завести своего владельца в какую-нибудь передрягу, добрые голубые глаза, поношенная меншская одежда, которую он никак не соглашался сменить. Ола подумала о Самахе – сильном, умеющем владеть собой. Тем не менее Самах никогда не вызывал у нее сострадания, никогда не заставлял ее плакать над чьим-то горем, любить кого-то просто ради любви.

– Вот в чем сила Альфреда, – сказала Ола холодной, бездушной мебели. – И она тем больше, что он даже не подозревает о ней. Если сказать ему об этом, – она улыбнулась с нежностью, – он очень озадачится, лицо у него станет изумленным, он начнет заикаться и… Я влюблена в него. Это невозможно. Я в него влюблена.

И он тоже влюблен в нее.

– Нет-нет, – запротестовала она, но протест вышел неубедительный, и улыбка не исчезла с ее лица

Сартан никогда не влюбится в чужую жену. Сартан остается верен своим брачным обетам. Эта любовь безнадежна и не принесет им ничего, кроме горя. Ола знала об этом. Она знала, что должна изгнать из своей жизни смех и слезы, смириться с этим и вернуться к своим прямым линиям и пыльной пустоте. Но ненадолго, на несколько мгновений она могла вспомнить тепло его рук и его нежные прикосновения, могла плакать в его объятиях о ребенке другой женщины, могла чувствовать.

Тут ей пришло на ум, что они расстались уже очень давно.

– Он будет думать, что я сержусь на него, – поняла она, с раскаянием вспоминая, как столкнула его с террасы. – Мне придется причинить ему боль. Я объясню ему… и скажу, что он должен покинуть этот дом. Для нас будет лучше не видеться друг с другом иначе как по делам Совета. Я смогу преодолеть это. Да, определенно смогу.