Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - читать онлайн книгу. Автор: Таисия Наполова cтр.№ 3

— Ин и ладно...

— Государь-батюшка, да так ли ты понял, что затеял Матвеев?! В тех местах, где он их поселил, болота начинаются. Там и чёрные люди не живут, ибо от промозглой сырости да вредных испарений любой недуг можно подхватить. Не погуби детей своих единокровных, государь! Матвееву не жалко твоих наследников, на нём креста нет!

— Опомнись, старая, и попроси у Бога прощения!

Да простит тебе Господь безумные слова! Грех возводить поклёп на усердного богомольца. Да ведомо ли тебе, что Сергеич не пропускает ни одной службы, молится Богу коленопреклонённо, а монастырям да церквам приносит богатые дары?

«Видно, краденое добро жжёт руки. Сколь особняков себе поставил да лучшие земли под Москвой скупил! Ни одному боярину с ним не потягаться, окромя царя», — подумала Анна Петровна, но промолчала.

Царь между тем продолжал свою любимую тему:

— А какую церковь поставил в селе Пояркове, что за Сходней! Не бывала там?

— Или боярин Матвеев меня в гости позовёт?

— А ты заслужи его ласку! Он ныне многих в свою церковь на богомолье сзывает.

Анна вспомнила, что бояре, бывшие у Матвеева на богомолье, говорили, что церковь в Пояркове построена не по христианскому обычаю, по-басурмански. На колокольне вместо одного восьмерика звона поставлено два, капители в основании храма — верхом вниз. Одно слово — по-басурмански. На украшения, однако, не поскупился: храм богатый и красивый. И памятную доску велел к храму приделать — на выхвалку себе. Но царю разве скажешь об этом? Только озлобится да и на бояр, что доложили ей, Анне, нелюбие положит.

Алексей же продолжал:

— Окромя тебя, Анна, никто о Сергеиче худого мне не высказывает. И тебе надлежит помыслить о том, как жить в дружбе с боярином Матвеевым.

Анна опустила глаза, удручённая тем, что так ничего и не добилась от царя. Бедная царевна Софья! Бедные царевичи! Анна вспомнила их испуганные лица, залитое слезами лицо Софьи, представила себе болотистый острожок, предназначенный им под «имение», и решилась вернуться к разговору, прерванному царём:

— Государь, не обессудь за упрямство! Мне нет резону хвалить Матвеева. Мне детей твоих жалко. Не ты, а я вижу их беду, их слёзы. И как подумаю, что Артамон...

— Опять ты за своё, Анна, довольно об этом! Я сам разберусь!

— Дай-то Бог!

Низко поклонившись, боярыня Анна Петровна удалилась. Удалось ли ей остановить зло, она не знала, но по размышлении, кажется, поняла причину отцовской растерянности царя Алексея. Не иначе Матвеев девицей своей Натальей Нарышкиной его подманил, в невесты ему сулит, а царь-горюн и рад тому.

Всю ночь Анна молилась Богу. Мудрая старуха предугадывала многие беды.

Оставшись один, Алексей почувствовал, что на душе у него не так спокойно, как было или казалось ему во время разговора с Анной Петровной. Только что пережитые им гнев и досада на боярыню уступили место смуте и беспокойству. Он представил себе заплаканные глаза Софьюшки, лица царевичей и то, как они просили отвезти их в Москву, а Матвеев грубо отказал им да ещё огорчил и напугал их, молвив, что царь-де нездоров. Нехорошо...

В душе Алексея проснулось что-то похожее на недоверие к своему другу. Он припомнил, что ни разу не слышал от него добрых слов о своих детях, лишь укоризны. Софья, мол, хмурит перед ним брови. Да что тут обидного? Она ещё отроковица. И почему он называет её Софьей и ни разу не назвал царевной?

Не склонный, однако, предаваться печальным и огорчительным мыслям, Алексей сказал себе: «Я об этом позже подумаю. Не теперь...» Он велел приготовить поданную ему Богданом Хитрово польскую полукарету. Комнатные стольники помогли ему облачиться в праздничный кафтан голландского покроя, сшитый по вкусу Матвеева, и в сопровождении стряпчих он спустился с Красного крыльца, возле которого стояла подарочная полукарета. Стоявший рядом с нею Богдан поклонился царю, пропуская его вперёд. «Старик стал», — подумал Алексей. Рядом с ним он чувствовал себя молодым. Он был выше ростом, моложавый, белый, краснощёкий, с холёной рыжеватой бородкой. У него был один бросающийся в глаза изъян: преждевременная толщина портила его красивую стать. Но сам он не замечал этого.

Тем временем карета легко и бесшумно покатила по мощённой камнем кремлёвской земле. Выехав из ворот, миновали мост через Неглинную и скрылись в зарослях, окружавших реку с двух сторон. А вот и Царская улица. Не одну колею проложили здесь иностранные послы, проезжая на Посольский двор в Китай-городе. А Царской она называлась потому, что по ней ездили царь и важные особы. Чёрный люд здесь не жаловали. На этой важной улице стольного града были два монастыря: Моисеевский — на Манежной — и Воскресенский — против Брюсовского переулка — и четыре церкви: Илии-пророка, Спаса Преображения, Василия Кесарийского и Дмитрия Солунского. Можно было заметить, что застроена Царская улица довольно хаотично. Рядом с добротными барскими особняками находились старые дворики с деревянными домишками. В глубине обширных дворов и садов высились богатые каменные палаты. Иные каменные дома поражали своей простотой, ибо хозяева их были озабочены единственно лишь удобством, но были и дома, богато поставленные, украшенные то русским узорочьем, то фигурными выступами в модном стиле барокко.

Под стать хаотичности заселения, и сама улица казалась кривой, потому что заборы располагались по ломаной линии: застройщики не заботились о красоте впечатления. Проезжую часть улицы устилали брёвна, подобранные кое-как.

Езда на лёгких рессорах и всегда отрадное для царя Алексея зрелище московских церквей и монастырей взбодрили его душу, поникшую было после неприятного разговора с боярыней Анной и собственных удручающих размышлений. Его радовало, что на улицах много иностранцев и что своей шумной пестротой Москва всё больше становится похожей на европейский город. Вот только экипажей мало да вместо павильонов неудобные тесные палатки. И ещё появился какой-то особенный сорт деловых людей, весьма сомнительных на вид.

— Богдан, — обратился царь к боярину Хитрово, сидевшему в глубоком молчании, — хочу посоветоваться с тобой. Матвеев думает расширить поселения для немцев, голландцев и шотландцев.

Богдан Матвеевич откликнулся не вдруг, посмотрел из окна кареты по сторонам.

— Твоя воля, государь. Иностранцы и так живут по всей Москве. Ранее мы знали слободу Немецкую да Иноземскую, а ныне и Панская, и Греческая, и Толмацкая, и Татарская... Что же, будет ещё и Шотландская и ещё одна Немецкая? Иноземцы уже и центр заселили. Попы патриарху докладывали, что в православных церквах не осталось прихожан, ибо их выселили из центра на окраины. Заезжие иноземцы скупают земли вместе с дворами, а люди победнее, получив деньги, перебираются на окраины.

— Что же нам про то неведомо?

— Государь, приказы завалены челобитными, да кто их читает? Их складывают в мешки и сжигают.

— Проверь сам, Богдан. Слышишь, сам разведай и доведи о том до патриарха!