Орлы императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Лев Полушкин cтр.№ 25

Из сохранившейся переписки Григория с будущим фельдмаршалом П. А. Румянцевым-Задунайским вырисовываются дополнительные черты его характера. Заочное знакомство фаворита с талантливым полководцем состоялось в январе 1763 г., когда Григорий решил принять посильное участие в судьбе находившегося за границей и не желавшего возвращаться на родину незаслуженно обиженного генерала. Первое его письмо Румянцеву ушло вместе с посланием государыни, приглашавшей Петра Александровича вернуться в Россию: «Сиятельнейший граф государь мой Пиотр Александрович. Хотя Ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о Вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к Вашему сиятельству, в котором, я чаю, довольно изъяснены причины и обстоятельства тогдашних времени и что принудило ее величество Ваше сиятельство сменить, которое я главной, также как и все, почитаю причиной отсутствия Вашего из Отечества. Знавши б мой характер, не стали бы дивиться, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели Вам оное удивительным покажется, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно Вам показалось, но и против того спорить не можно, что, по тогдашним обстоятельствам, дело было необходимо нужное, чтоб Вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в Вашего сиятельства милость и желаю, чтоб я мог Вам персонально дать объяснение причин тогдашних обстоятельств Вашему сиятельству» [46, 7].

Наверно, в суровом сердце Румянцева нашелся отклик на подкупающие своей искренностью слова Григория, ибо вскоре он уже охотился в Гатчине, в гостях у Орлова. И хотя видеться волею судеб в дальнейшем им приходилось нечасто, дружба сохранялась долгие годы.

Бесчисленные хлопоты о людях, даже и не близких ему, рекомендательные письма создают Григорию славу безотказного человека. К нему, как к божеству, идут с просьбами самого различного толка и те, кто не нуждался, и те, кто действительно нуждался в помощи. Вот он пишет Румянцеву в 1767 г.: «Вручитель сего письма просил меня, дабы я вашего сиятелства просил об дачи ему клочка однаго земли пустой и никому не принадлежащей. Если заблагорассудить оное изволите сделать ему такую милость, которая никому обидою служить не будет, то я прошу об оном». В июне 1769 г. Григорий пишет Румянцеву уже как к командующему русской армией в войне с турками: «Капитан Янцырев упустил в надлежащее время у вас явиться. Недосуги его состояли в свойственных летам его слабостях, следовательно не такие, коих бы отставить было не можно. Но ведая, что ваше сиятелство, по природному вам прорицанию каждого подчиненного, в разсуждении его качеств, с пользою употреблять имеете, осмеливаюсь вас всепокорно просить, чтоб не приводя в уныние строгим взысканием молодого сего человека, а предавши забвению прошедшее, принять его в вашу милость. А чтоб он загладил свою погрешность, не изволите ли его употребить по удалым его свойствам к какому нибудь и удалому делу. Прости мне, ваше сиятельство, что вас обеспокоиваю такою безделкою». В 1770 г. Григорий снабжает рекомендательным письмом некоего «господина Чоглокова», хлопочет о П. С. Свиньине, о секунд-майоре П. Мельгунове, задержавшемся в отпуске из армии по непредвиденным обстоятельствам и т. д. и т. п.

Когда умерла при родах первая жена Павла Петровича, Наталия Алексеевна, мужики приходили к Григорию узнать, правда ли это. Эпизод малозначащий, но он говорит об отношении князя к простым людям и их ответных чувствах.

Однако к просьбам сомнительного свойства Григорий относится взвешенно. На обращение Румянцева повлиять на мнение императрицы, весьма резко отозвавшейся на действия бригады русских войск под командой одного из подчиненных Румянцеву командиров, Штофельна, разорившей и предавшей огню все турецкие деревни и селения на своем пути от Браилова, Г. Орлов отвечает, что особенных причин для жестокости из рапорта Штофельна не видно и потому «для донесения… ко двору» просит более подробных объяснений [46, 41].

Григорий становится соучастником всех дел Екатерины, от обсуждений и решений государственных вопросов до развлечений. Низкий уровень его эрудиции проявился в курьезном письме П. Румянцеву, явившемся ответом на какое-то дружески-шутливое послание, которое, однако, Григорий частично принял всерьез. Выделим из этого письма следующее: «…понеже писать изволите о некоторых господах во оном писме, совсем мне незнакомых, как например, о Демосфене, Рышелье, Мазарене, Невтоне, Платоне, Ахилесе, Геркулесе, и вот-те Мать Пресвятая-ста, что всех их и не припомнишь, а скажу одним словом, и прочих, вам со всеми их качествами известных, а мне сии господа нимало не знакомы, не токмо по их свойствам, но чуть-чуть имена вспомню. Того для, прошу милостивого моего графа, меня с сими господами познакомить и рекомендовать им, что человек добрый и, думаю, это и ваше сиятелство, может быть, оное обо мне думать изволите… мне быть кажется, что я человек доброй» [46, 38]. Можно представить, как озадачен был Румянцев.

Наверно, Григорий и сам осознавал, что уровень его образования ограничен, но главное, как нам кажется, в его делах государственных — это неподкупность и искреннее желание принести отечеству пользу. На него находила иногда тоска по настоящему, полезному делу, доступному его способностям, хотелось бросить беззаботную, легкую придворную жизнь, совершить подвиг. Ведь это было время, когда братья его и друзья воевали в далеких от Петербурга краях, преодолевая лишения и тоскуя по Родине. От братьев, Алексея и Федора, воевавших с турками в Средизеноморье, сведения поступали через маркиза Маруцци, русского поверенного в делах при Венецианской республике, поступали редко, порой месяцами не было ни одной весточки. Все участие Григория в войне ограничивалось его присутствием в заседаниях при императрице, снаряжению и отправке на фронт «экипажей» — артиллерийских команд. В стремлении принести большую пользу он спешит оказать содействие любому в деле службы родине; 10 февраля 1770 г. он признается, что и скучными письмами от кого бы то ни было недоволен не будет: «ибо, может быть, по положению моему, что-нибудь мне в ползу случится сделать».

Он досаждает Румянцеву просьбами о зачислении его в действующую армию и добивается согласия, а когда вопрос о приезде, кажется, уже согласован, он вспоминает, что нет договоренности с императрицей. «Вспомни, мой милостивый граф, как ты хотел меня волонтером [вольнонаемным] при себе иметь, когда мы енаво в роще леживали. А ты небось и не вспомнишь о слуге своем. При усерднейшем желании, pardieux, батюшка, даром что ты меня к себе не зовешь, а я, ежели случай будет, не упущу быть» [46, 25], «Об моей к вашему сиятелству бытности я точно время назначить не в состоянии».

Но случай был и был упущен из-за запрета «старика» Ивана, который, видимо, рассудил, что при складывающихся обстоятельствах разлука брата с государыней может стать роковой для всего семейства Орловых. Григорий не посмел ослушаться Ивана. Он уже совсем было собрался в дорогу к берегам Дуная, но как пишет: «противным для меня случаем онаго лишился».

В письме Румянцеву от 10 октября 1770 г. он сокрушается по поводу сорванной поездки в армию и поясняет: «Не славы жаждущая была сего причина, но жадность научиться, ежели б я нашел в себе опытами способность (к) тем подвигам, каковыми мой милостивый граф и великий полководец показал себя на позорище [на обозрение] света. Надежда на вашу милость и дружбу была побуждением сего моего желания… видеть изволите, что я лишен, волею брата моего, того, что никто мне возвратить не может. Вот сколь трудно, быв и в таковом месте, как я, употреблять, кажется, неоспоримые опыты для познания самого себя, которые другом, с лучшими самыми намерениями, у меня отьяты безвозвратно…» [46, 52].