Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 433

Корни исламизма отличались большим разнообразием и известной глубиной. Они могли лежать во многих веках борьбы против христианства. Обновление этих корней началось с 1960-х годов из-за явного нарастания трудностей у носителей посторонних воззрений (в том числе из СССР) в навязывании своей воли народам Ближнего Востока и зоны Персидского залива в условиях раскола мира времен холодной войны. Для многих мусульманских арабов множились доказательства того, что западный принцип определения национальности, отстаивавшийся с 1880-х годов как организационное средство восстановления стабильности, утраченной вслед за турецким политическим упадком, себя не оправдывал; со всей определенностью можно было сказать, что войны за обладание османским наследием далеко еще не закончились. Благоприятный клубок затруднений для Запада выглядел тем более многообещающим после недавнего открытия могущества нефтяного фактора. Но не стоит забывать о нараставшем с 1945 года осознании набожными мусульманами того, что торговля, отношения с Западом и простые его искушения, доступные народам богатых нефтью стран, представляют гораздо большую опасность для исламского общества, чем любые прежние (оставим в стороне чисто военные) угрозы ему. Следовательно, напряженность ситуации обострялась.

Однако согласованного марша у мусульман не получалось. Вражда между суннитами и шиитами не утихала на протяжении многих веков. В послевоенный период или с 1945 года социалистическое движение Баас, вдохновлявшее многих мусульман и номинально укрепившееся в Ираке, стало проклятием для глубоко религиозных сторонников организации «Братья-мусульмане», образованной в Египте в 1920-х годах, осуждавших «безбожников» с обеих сторон даже в палестинском споре. Народный суверенитет как некую цель исламские фундаменталисты отвергали с порога; они выступали за подчинение догматам ислама всех аспектов существования общества. Так что в мире стали привыкать к таким вывертам: в Пакистане запретили женский хоккей на траве, в Саудовской Аравии казнили уголовников побитием камнями и отрубанием конечностей, в Омане открыли университет, в котором лекции читают отдельно для юношей и девушек, и т. д. К 1980 году радикальные исламисты приобрели достаточное влияние, чтобы навязать свои цели народам нескольких стран. Студенты даже в сравнительно «вестернизированном» Египте уже к 1978 году голосовали за них на своих выборах, в то время как некоторые студентки медицинского училища отказывались вскрывать трупы мужчин и потребовали для себя отдельную, дамскую программу обучения.

Более того, с точки зрения исторической перспективы (и на первый взгляд представляется забавным для западного стороннего наблюдателя то, что студенты-радикалы должны были беззаветно предаваться такому откровенно реакционному делу) их следует понимать в контексте долгого отсутствия в исламе какой-либо государственной или изначальной теории, существовавшей на Западе. Даже в руках ортодоксов и даже если оно приносило некие желательные блага, государство как таковое в представлении теоретиков ислама еще не считалось самоочевидным носителем законной власти. Ко всему прочему само внедрение государственных структур на арабских землях с XIX столетия представляло собой сознательное или спонтанное повторение государства Запада. Носители юношеского радикализма, обнаружившие привлекательность в политических атрибутах социализма (или того, что они посчитали социализмом, но в любом случае позаимствованном у Запада), чувствовали, что никакой реальной ценности в государстве или нации не содержится; они приступили к поискам истины в другом месте, и этим в известной степени объясняются усилия, приложенные сначала в Ливии и затем в Иране и Алжире, по внедрению новых способов придания власти вида правового явления. Состоятельность старомодной исламской предвзятости к государственным атрибутам, племенного обособления и братства ислама еще предстоит проверить. Даже сторонники того братства в конце-то концов должны признать, что большинство мусульман в мире не владеет арабским языком.

Потенциал для возникновения беспорядков и даже междоусобного конфликта в разных уголках исламского мира склоняет нас к опасному упрощению дела. Исламский мир представляет собой очень многообразное культурное явление. Как мифологизированный «Запад», осужденный в 1980-х годах популярными проповедниками в мечетях, так и ислам больше нельзя считать убедительным доказательством сплоченности, единства, точной очерченности цивилизации. Как и понятие «Запад», ислам представляется абстракцией, иногда полезным условным обозначением в описательных целях. Многие мусульмане, включая тех, кто отличается религиозным складом ума, ищут опору в двух мирах, причисляемых и к западным, и к исламским идеалам. Каждый из этих миров представляет собой центр исторического прогресса, источник энергии, безграничной самой по себе, но также оказывающей взаимное воздействие, отражающееся во времени, последний раз через массированное влияние европейских воззрений на мусульманский мир.

Беспокойная ситуация на некоторых исламских землях, особенно на Ближнем Востоке, становилась все более взрывоопасной из-за неблагоприятных демографических факторов. Средний возраст народонаселения стран с преобладанием мусульман оценивается в 15–18 лет, причем в некоторых из них наблюдаются очень высокие темпы прироста. Новое поколение мусульман может выбрать совсем иное направление с точки зрения политики, общественного устройства и этики. Ясным остается то, что они ждут перемен, далеких от ситуации, при которой слишком многие из них оказываются в нищете, когда никто не представляет их интересы во властных кругах, да еще с навязанными ценностями, многослойными и сложными, не пользующимися признанием на Западе и уважением у собственных правителей.

В 1980-х годах ожидались потрясающие изменения, но совсем немногие из них коснулись Ближнего Востока, где на заре данного десятилетия они выглядели наиболее вероятными. Вместо них на регион надвигался фундаментальный застой. Напряженность в 1980 году оставалась там еще весьма высокой, впрочем, как и на протяжении многих лет до того. Большие надежды вынашивали и стороны, больше других заинтересованные в решении проблем, возникших с появлением Израиля как государства – преемника Османской империи на территории Палестины. Серьезные разочарования этих надежд ждали всех, кроме разве что известного меньшинства среди самих израильтян. Какое-то время казалось так, будто после иранской революции могли бы поменяться правила игры, существовавшие до того времени, и кое-кто на такое изменение искренне рассчитывал. 10 лет спустя тем не менее никто не мог еще сказать с достаточной определенностью, что же все-таки изменилось за пределами Ирана или каково истинное значение шума в исламском мире, поднятое этой революцией? Явление, какое-то время походившее на возрождение ислама, можно было точно так же рассматривать в качестве одной из повторяющихся волн пуританства, которые время от времени на протяжении столетий воодушевляли и укрепляли дух верующих людей. Напряженность со всей очевидностью возникла в силу соответствующих обстоятельств; чувство исламской солидарности как-то вдруг окрепло из-за оккупации войсками Израиля в Иерусалиме третьего из святых мест ислама. К тому же нападение войск Ирака на Иран в 1980 году вылилось в кровопролитную войну, продлившуюся восемь лет и унесшую миллион жизней. Наряду со всеми остальными причинами, лежащими в основе данного конфликта, следует особо отметить, что Ирак был суннитским государством, а Иран – шиитским. Опять же, исламские народы разделяли унаследованные линии разлома, а также современные проблемы.