Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 113

Весьма некстати к тому же в начале VI века на Восток обрушилась серия исключительно катастрофических стихийных бедствий: ими во многом объясняется, почему Юстиниану было трудно оставить империю в лучшем состоянии, чем она ему досталась. Из-за землетрясения, голода и чумы опустели города и даже сама столица, где люди виделись на улицах привидениями. В древности люди отличались большой доверчивостью, но легенды о том, что император мог отделить голову от тела, а потом водрузить ее на место или исчезнуть из вида по собственной воле, служат основанием для предположения о том, что в осложнившихся условиях существования духовный мир Восточной империи уже снимался с якоря классической цивилизации. Юстиниану пришлось облегчить расчленение империи через навязывание своих религиозных воззрений и политических мер. Здесь речь идет о еще одном парадоксальном исходе, ведь он принес совсем не то, на что рассчитывал император. Он упразднил Афинскую академию, худо-бедно просуществовавшую до него 800 лет; мечтал войти в историю императором христиан, а не предводителем неверных. Поэтому издал указ о разрушении в своей столице всех статуй язычников. Хуже того, он поспешил с понижением гражданского статуса евреев и введением ограничений на свободу исполнения их религиозных обрядов. К тому времени уже прошли некоторые необратимые процессы. На погромы евреев все уже давно смотрели сквозь пальцы, синагоги разрушили; теперь Юстиниан дошел до того, что распорядился поменять иудейский календарь и вмешался в еврейский порядок богослужения. Он даже науськивал правителей варваров на гонения против евреев. Гетто в Константинополе появилось намного раньше, чем в городах Западной Европы.

Юстиниан еще более уверился в правомерности утверждения имперской власти в церковных делах по той причине, что проснулся реальный вкус к богословским диспутам. Последствия таких диспутов для кого-то оборачивались бедой; при таком подходе речь отнюдь не шла о восстановлении лояльности к империи со стороны несториан и монофизитов, то есть еретиков, которые отказались принимать определения конкретного отношения Бога Отца к Богу Сыну, заложенного в 451 году церковным собором в Халкидоне. Богословие таких инакомыслящих значило меньше, чем тот факт, что их символические догмы все больше связывались с важными лингвистическими и культурными группами. Неуемные еретики подпитывали сепаратистские настроения в ряде областей Египта и Сирии. В Египте приверженцы коптской церкви пошли своим собственным путем, встав в оппозицию православию в конце V века, а за ними последовали сирийские монофизиты, основавшие свою же собственную церковь. Обе эти церкви пользовались преданностью и поддержкой многочисленных и ревностных монахов этих стран. У некоторых из этих общин к тому же установились прочные связи с единомышленниками за пределами империи, так что в ход пошла внешняя политика. Несториане нашли пристанище в Персии, и евреи, хотя и не относящиеся к еретикам, обладали особым влиянием за границей; евреи Ирака поддержали вторжения персов на территорию Римской империи, а власти еврейских арабских государств в зоне Красного моря перекрывали торговые пути в Индию, когда в империи против евреев принимали меры враждебного характера.

Надеждам Юстиниана на воссоединение Западной и Восточной церквей не суждено было оправдаться, несмотря на все его рвение в этом деле. Потенциальное отчуждение между ними существовало всегда в силу различных культурных матриц, на которых они сформировались. Апологеты Западной церкви всегда отвергали возможность союза религиозной и светской власти, лежащего в основе политической теории Восточной империи; этой империи предстояло погибнуть, как уже погибли ее предшественники (и как предсказано в Библии), и преодолеть порог ада ей поможет все та же церковь. Теперь такие богословские расхождения приобрели большее значение, и расчленение, наиболее вероятно, осуществилось из-за раскола на Западе. Римский понтифик навестил Юстиниана, и император говорил о Риме как об «источнике иерейства», но в конце концов две христианские общины первыми пошли своими собственными путями, чтобы потом рассориться. Юстиниан с его представлением о верховной власти императора даже в делах богословия пал жертвой клерикальной непримиримости с обеих сторон.

Все это (наряду с остальными его многочисленными поступками) может означать, что истинные достижения Юстиниана заключались не в том, к чему он стремился и на какое-то время достиг (то есть восстановление единства империи), а в чем-то ином: облегчении пути к становлению новой, византийской цивилизации. После него появление такой цивилизации стало задачей достижимой, пусть даже его заслуги до сих пор не признаны. Византия развивалась куда-то в сторону от классического мира, в направлении стиля, явно связанного с ней, но не зависимого от нее. Этот процесс облегчали события, происходившие в то время одновременно на территории распространения восточной и западной культуры, до настоящего времени всецело зависящие от новых тенденций в жизни церкви.

Как часто бывало в более поздней истории, церковь и ее патриархи сначала не рассчитывали на какую-то возможность для себя в катастрофе. Они отождествляли себя с тем, что рушилось, и понятно почему.

В крахе Римской империи они видели крах цивилизации; церковь на Западе, за исключением муниципальной власти в обнищавших городах, часто оставалась единственным сохранившимся атрибутом романитас. Ее епископы располагали опытом управления народом, по крайней мере, не худшим, чем у местной знати, обладавшей достаточными умственными способностями, чтобы заняться разрешением новых проблем. Полуязыческое население смотрело на них с суеверным страхом и приписывало им чуть ли не магические способности. Во многих местах представители церкви остались последним воплощением власти, сохранившейся после ухода императорских армий и развала имперской администрации. Они были грамотными среди нового необразованного правящего сословия, претендующего на долю от наследия классического периода. С точки зрения социального происхождения, они часто принадлежали к знатным провинциальным родам; это означало, что они считались великими аристократами и владельцами, располагавшими материальными ресурсами для финансирования своих позиций как духовных наставников. Естественно, они могли взять на себя решение новых сложных задач.

Но этим все не оканчивалось. На закате классического мира у Западной церкви появилось два новых атрибута, которым предстояло послужить спасательными средствами на опасных стремнинах бурной реки истории в период, когда одна цивилизация уже рухнула, а новая еще не народилась. Первым спасителем считается христианское иночество, которое как явление сначала появилось на Востоке. Около 285 года копт преподобный Антоний Великий удалился в египетскую пустыню, чтобы жить там отшельником. Его примеру последовали другие монахи, занявшиеся наблюдением за миром со стороны, молитвенным служением, противоборством с демонами или укрощением плоти через пощение и другие не менее сомнительные ограничения. Некоторые из них собирались в общины и стали монахами, запертыми в монастырях. И такая практика в скором времени распространяется с востока до запада.

Один итальянский монах, о котором нам мало известно, но зато все знают о его достижении и о том, что ему приписывается способность являть чудеса, нашел положение монашества неправильным. Речь идет о Бенедикте Нурсийском, сыгравшем видную роль в истории церкви. В 529 году он основал под Монте-Кассино в Южной Италии монастырь, в котором внедрил новые правила жизни, собранные и просеянные из правил ближайших монастырей. Так он создал основополагающий документ западного христианства и, соответственно, западной цивилизации. Он обратил внимание монаха на общину, аббату которой должна была принадлежать абсолютная власть. Назначение общины состояло не просто в обеспечении условий для воспитания или спасения отдельных душ, а в том, чтобы ее обитатели молились и жили одной семьей.