– Князь! – вскрикнул переполненный эмоциями Рагастен.
Манфреди жестом призвал его сохранять молчание. Потом он обратился к посланникам Чезаре:
– Идите, синьоры! Нам нечего больше сказать друг другу.
Офицеры отдали честь; большая дверь растворилась; герольды протрубили отрывистый фанфарный сигнал. Потом парламентарии пересекли галерею; эскорт последовал за ними…
Князь и Ргастен остались одни. Шевалье, с переполненным чувствами сердцем, побежденный великодушием соперника, смотрел на старика с почтением.
– Синьор! Вы не должны меня благодарить. Я поступил так ради самого себя… Я должен был повиноваться девизу ордена, к которому принадлежу: «Храбрый, верный и чистый!»
– Этот девиз, – голос Рагастена дрожал от чувств, – возможно, и обязывал вас не выдавать меня Чезаре, но он не принуждал вас назначать меня вашим преемником.
– Молодой человек, вы меня не поняли… Я сейчас понятно объясню, чего я ожидаю от вас.
– Говорите, монсиньор. Заранее подчиняюсь вашим пожеланиям.
– Да!.. Знаю, что можно положиться на ваше слово. Поклянитесь же, синьор, что вы будете уважать мою волю.
– Клянусь своим именем, – торжественно сказал Рагастен. – Клянусь вам знаком чести и рыцарства, который вы мне повесили на шею.
– Отлично! – сказал с мрачным удовлетворением старик. – Прежде всего я требую от вас никогда не рассказывать ей о том, что произошло между нами.
– Клянусь вам…
– Это на тот случай, если судьба нежданно столкнет вас, но теперь я требую от вас не пытаться ее увидеть, пока я жив.
Рагастен на секунду задумался.
– Клянусь вам, – вымолвил он наконец. – Вы получили надо мной такую власть и жестоко пользуетесь ею.
– Я пользуюсь своим правом великодушно, – ответил старик, но, придя в себя, он продолжил: – Синьор, в том отвратительном положении, в котором я по вашей воле оказался, я не могу надеяться на дуэль, от которой вы отказались бы. Тем не менее ваша жизнь принадлежит мне.
– Она ваша, – твердо сказал Рагастен.
– Ну если ваша жизнь принадлежит мне, – продолжил князь с ледяной холодностью, – значит, я имею полное право распоряжаться ею по своему усмотрению?..
– Да, синьор.
– Хорошо. И вот что я решил: при нашем следующем столкновении с Чезаре Борджиа вы позволите убить себя…
Рагастен вздрогнул. Всё существо его инстинктивно возмутилось, но он глухо ответил:
– Да, я дам себя убить!
Старый Манфреди восхищенно посмтрел на человека, который самым обычным тоном дает такой страшный ответ.
– Вы дали слово, – сказал он.
Рагастен кивнул головой, потом низко поклонился старику и вышел.
LII. Капрера
Чезаре пришел в бешенство, когда его посланцы принесли ответ князя Манфреди.
– Видишь, как ты меня подставила, – раздраженно сказал он Лукреции, присутствовавшей на этой встрече.
Лукреция не ответила. Она размышляла, пытаясь предположить, что может произойти.
– Это железные люди! – сказала она Чезаре. – Я могла бы догадаться… Но еще ничего не потеряно!
– Что ты хочешь сказать?
– Позволь мне действовать… Я вернусь в Монтефорте.
– Кончится тем, что тебя схватят!
Лукреция пожала плечами.
– Дай мне четырех верных и крепких людей, – просто сказала она.
Чезаре вызвал офицера и назвал ему имена четырех человек из своей личной гвардии.
– Хочу сыграть превосходную партию, – объяснила Лукреция. – В случае победы польза будет двойная: и тебе, и мне.
– Говори яснее.
– Бесполезно. Увидишь… Одно только слово. Когда ты рассчитываешь пойти на приступ?
– Через три-четыре дня, как только рана позволит мне сесть на коня…
– Хорошо, этого мне достаточно.
И несмотря на всё, что мог еще сказать Чезаре, Лукреция отказалась от всех объяснений.
В Монтефорте, после сцены, произошедшей с князем Манфреди, Рагастен закрылся в своей комнате. Только так он мог сдержать слово, данное князю.
В течение этих ужасных дней жизнь Рагастена превратилась в долгую агонию. Как-то вечером Спадакаппа сообщил ему, что по городу ходят слухи о предстоящем следующим утром сражении, что отмечено перемещение полков Чезаре и предполагается штурм города.
– Наконец-то! – выдохнул молодой человек.
– Что это с вами, синьор? – спросил Спадакаппа. – Вы не едите, не спите. Вы худеете на глазах… Уверен, что вас сглазили.
– Ты так думаешь?
– Черт возьми! А как еще объяснить столь заметные изменения?
– Может быть, ты и прав. Ну а пока начисть как следует мое оружие к завтрашнему дню.
– Значит, вы все-таки собираетесь сражаться?.. Несмотря на сглаз?..
– А почему это должно помешать мне воевать?
– Ну… Если вас сглазили, то вы неизбежно погибнете в первой же стычке!
– Стало быть, одним поводом больше!..
Спадакаппа ничего не понял и замер в изумлении. Но потом по знаку хозяина он удалился, покачивая головой.
Всё это время Беатриче сжигало беспокойство. Наутро после своей последней встречи с Рагастеном она, как обычно, вернулась к своей скамье. Князь Манфреди, так же как обычно, составлял ей компанию в течение одного часа. Ничто в словах или поведении старика не раскрывало его интимных забот. Потом Манфреди отступился от Беатриче или притворился, что отступился. Он наблюдал за Примаверой издалека. Рагастен не приходил.
Вернувшись к себе, Примавера в тысячный раз задавала себе мучительный вопрос: «Почему он не пришел?» Назавтра, да и в последующие вечера, всё повторялось. Беспокойство молодой княгини росло.
Однажды вечером, когда она, терзаемая беспокойством, сидела одна на своей скамье, перед нею внезапно появились князь Манфреди и граф Альма.
– Мы уезжаем! – взволнованно сообщил князь.
А граф Альма добавил:
– Наша передовая стража только что сообщила о крупных передвижениях войск в лагере Чезаре. Ясно, что завтрашним утром они снова пойдут в атаку. Надо, чтобы эту ночь мы провели в лагере… Прощай, дитя мое… Мы очень надеемся, что еще раз удастся отразить атаку Чезаре.
Граф сжал дочь в объятиях. Примавера сильно побледнела. Когда князь Манфреди подошел проститься, она решилась покончить с пугающей неизвестностью…
– Полагаю, что все наши воины уже на своих постах?..
– Все! – ответил Манфреди. – Рикордо, Тривульче, Малатеста, Орсини… Все!