Евреи в русской армии. 1827 - 1914 - читать онлайн книгу. Автор: Йоханан Петровский-Штерн cтр.№ 61

В конце XIX в. ощущение независимости еврейского солдата вошло в противоречие с резким обнищанием и пролетаризацией еврейской/массы, перешедшей на рубеже веков к работе по найму. Новый социоэкономический контекст наемного труда не мог не сказаться на состоянии психики еврейских солдат. Еврейский солдат 1890—1900-х годов дает в 2–3 раза больше случаев депрессивных психозов, чем в целом контингент новобранцев. На неустойчивую психику еврейских солдат обратили внимание и русские офицеры, и медики, и живые свидетели боевых действий. Инспектор сборов запасных солдат заметил, что во время ночных учений солдаты находились в нервном, возбужденном состоянии, особенно евреи . Александр Степанов, свидетель Русско-японской войны и сын ее участника, рассказал о рядовом Зайце, еврее из Свенцян — то трусливом и запуганном, то отчаянном и героическом . Вадим Белов, русский офицер, участник Первой мировой войны, обнаружил сходную психологическую картину поведения еврейских солдат . Эти примеры полностью подтверждаются наблюдениями над характерными психологическими особенностями еврейских солдат-артиллеристов и артиллерийских телефонистов в воспоминаниях русского артиллерийского офицера В. Милодановича. Телефонист Лейзер Пухович, младший фейерверкер Шмуль Сонц, наводчик Мендель Лапшун отличались, по Милодановичу, колебаниями между нерешительностью и проявлением повышенной личной ответственности. Вот характерный пример поведения Шмуля Сонца, которому под огнем неприятельской артиллерии и при атакующем противнике необходимо было восстановить телефонную линию:

Характерно, что все три мемуариста указывают на важнейшую черту еврейской психики: панический страх, растерянность и подавленность, отличающие еврейского новобранца в первые месяцы службы, которые, по всем правилам маниакально-депрессивного психоза, сменялись концентрированным волевым усилием (иными словами, героическим порывом) во время боевых действий .

С другой стороны, как раз во время боевых действий самостоятельность мышления, индивидуализм и независимость еврейского солдата оказались весьма кстати. Анализ поведения еврейского солдата на войне выходит за рамки данного исследования. Тем не менее достаточно будет указать на парадигму большинства еврейских подвигов, о которых так часто писала апологетическая еврейская периодика . В основе этой парадигмы — либо неслыханная концентрация воли в ситуации всеобщей растерянности и паники, либо проявление способности к самостоятельным решениям и готовность к проявлению личной ответственности за других солдат в случае отсутствия (гибели) командиров.

Как в дореформенный период, так и после реформы военный устав ограничивал возможности вступления в брак младших офицеров и категорически запрещал вступление в брак состоящим на действительной службе нижним чинам . Нижние чины могли обзавестись семьей либо до прохождения действительной службы, либо уйдя в запас, либо выслужив определенный срок в унтер-офицерском чине. В 1860-е годы в пехоте холостые и вдовые нижние чины составляли 57 %, женатые, имеющие детей, — более 38% . После 1874 г. две трети поступающих в войска новобранцев составляли женатые, одна треть — холостые. Наибольшее количество призывников, вступивших в брак до армии, приходилось на центральные русские губернии (Рязанскую, Тамбовскую, Воронежскую, Саратовскую). Среди новобранцев этих губерний от 62 % до 70 % составляли женатые. Из таких областей черты оседлости, интенсивно заселенных еврейским населением, как Бессарабская, Ковенская, Виленская, женатые новобранцы составляли от 4 до 9 %. Соответственно наиболее ранние браки были отмечены у русских, наиболее поздние — у поляков и литовцев. Из этих цифр следует, что женатые еврейские солдаты составляли среди нижних чинов армии абсолютное меньшинство . Кроме того, иногда, уходя в армию, еврейский новобранец давал своей жене условный развод, чтобы она не оказалась в положении agunah (агуна — по еврейскому обычаю, вдова, не имеющая убедительных доказательств смерти мужа и поэтому не имеющая законного права вступать в повторный брак). Возвратившись домой, такой солдат вступал в повторный брак со своей женой .

Отношение военного законодательства к еврейским семейным традициям не отличалось последовательностью. Закон 1834 г. позволял некрещеным евреям иметь при себе семьи при условии, что члены семьи будут носить «немецкое» (т. е. европейское) платье, а не традиционную еврейскую одежду. Это право гарантировалось даже тем евреям, которые служили в столицах . В то же время военное ведомство с готовностью брало под опеку тех членов семейства, кто прошел крещение. Выкресты могли смело рассчитывать, что закон защитит их от любых претензий родственников, оставшихся в иудействе. Сенат, как правило, отказывался рассматривать заявления евреев с просьбой возвратить им насильно отнятых и крещеных детей — даже если такие заявления исходили от обманутых отцов или матерей. Военная бюрократия с симпатией относилась к выкрестам в солдатских семьях, поскольку семейная драма на религиозной почве означала успех миссионерской деятельности. Дети в таких семьях считались сиротами военного ведомства со всеми вытекающими отсюда законодательными последствиями. Парадоксально, что государство брало под опеку даже тех детей («сирот»), которые оставались с членом семьи, не перешедшим в христианство. Так, например, Елизавета Алексеева, жена Хаима Бениаминовича, служившего полковым горнистом, забеременела от нееврейского солдата. 14 мая 1855 г. она приняла православие и вместе со своим сыном Александром, родившимся вскоре после ее крещения, развелась со своим мужем, оставив его с пятью детьми. В ответ на ходатайство Бениаминовича, просившего о «государственной поддержке его пяти детей» МВД не только признало права брошенного мужа на получение постоянного содержания для его детей, но и настояло на том, чтобы содержание было оформлено (и деньги выплачены) задним числом, т. е. с того момента, когда его бросила жена .

Определить процентное соотношение женатых еврейских солдат к неженатым практически невозможно. Наши попытки определить такое соотношение для частных случаев (скажем, для того или иного полка) также не принесли успеха. Метрические книги, существовавшие в каждом полку, в архивных фондах по большей части не сохранились. Немногочисленные дошедшие до нас полковые метрические книги, охватывающие краткие промежутки в полтора-два десятилетия второй половины XIX в., в советский период были перевезены из РГВИА (Москва) в Ялуторовск (Западная Сибирь). Доступа к ним не имеют даже сотрудники РГВИА . Несколько случайных метрических книг, оставшихся в фондах военного архива, представляют собой так называемые шнурованные книги, скрепленные сургучной печатью полкового священника. Они разделены на три части. В них делались записи соответственно о рождении и крещении (солдатских детей), браке и смерти полковых чинов. Вполне естественно, что в просмотренных нами полковых книгах среди браков еврейских регистраций не оказалось — просто потому, что браки еврейских солдат не регистрировались православным священником как выходящие за пределы его компетенции. Наоборот, крещение родившихся солдатских детей, в том числе и еврейских, родители которых предпочли крестить детей, несмотря на то что сами решили остаться иудеями, составляло предмет метрической регистрации. Смерть солдат всех вероисповеданий также регистрировалась полковым священником.