Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 54

Впрочем, монах Григорий пришел в Москву не к Никону, а к царю. И не за прощением или милостью, а за реваншем. 11 (21) ноября 1656 г. в столице скончался инок Савватий, смирившийся с поражением и крахом жизненных идеалов Стефан Ванифатьев. Военные триумфы 1654 и 1655 гг. окончательно убедили царского духовника в правоте Никона. В зимние месяцы 1655 г. он пробовал усовестить отца Иоанна, сбежавшего из поморской ссылки. Напрасно. Даже совет посредством пострижения попытаться обуздать гордыню и страсти, терзавшие изнутри пламенного «боголюбца», тот не отринул по причине полезности этой идеи для продолжения политической борьбы. Проводив с сожалением «старого брата и друга» из Москвы в феврале 1656 г., Ванифатьев полностью отдался строительству заложенного царем Михаилом Федоровичем Божедомско-Покровского монастыря на юго-восточных окраинах Москвы, за Яузой-рекой. Старец Сергий закупал материалы, контролировал сроки и качество работы, отчитывался перед заказчиком. А заказчик — духовник самого царя, если позволяло здоровье, спешил за стены Земляного вала увидеть собственными глазами, как день ото дня возводится и хорошеет последнее любимое детище. Если бы Ивана (Григория) Неронова пример старшего товарища воодушевил на аналогичное самоотречение…

Какой реванш замышлял оппонент патриарха? Все очень просто. То, чего не захотел сделать народ — революционным путем положить конец церковной реформе, имел право упразднить царь-батюшка, которого, кстати, узурпатор Никон совсем оттеснил от реальной власти. Посеять между «собинными друзьями» зерна недоверия, соперничества. За этим вернулся в Москву отшельник Игнатьевой пустыни в январе 1657 г.

* * *

«Кто семь окаянный аз? Со вселенскими патриархи раздор творити не хощу, ниже противен буду!» Эта мысль вроде бы образумила Григория Неронова. Посовещавшись с верными соратниками-москвичами, лидер старообрядцев взял в руки новомодную 4 Скрижаль» и зашагал в Кремль, во дворец патриарха. За окном стояло 4 (14) января 1657 г. Москва ожидала возвращения из Вязьмы Никона и Алексея Михайловича. Подойти к царю и «изрыгнуть» свой «яд» Неронов мог только под видом раскаявшегося новообращенного. Посему не следовало мешкать, ибо один из дуэта — патриарх — утром приехал в Москву. И вот еще вчера заклятые враги встретились у Крестовой палаты. Никон направлялся в Успенский собор к литургии, заметил постороннего инока, поинтересовался: «Что ты за старец?»

«Его же ты ищеши! Той аз есмь казанской протопоп Иоанн, а во иноцех старец Григорий», — ответил Неронов. Как ни странно, патриарх не удивился явке с повинной, молча кивнул, призывая идти вместе с ним. Отслужив обедню, пошли обратно в Крестовую. Там и состоялась примирительная беседа. Судя по описанию игумена Феоктиста, Неронов излил немало упреков по адресу того, кто «муками обложил и з детьми разлучил» поборников исконной старины. Никон нисколько не возражал. Затем «заблудший сын» обратил внимание собеседника на книгу «Скрижаль» и произнес самое важное: «Патриархи тебе писали… что креститися трема персты подобает, непокоряющихжеся под клятвою и отлучением устроити заповедоша. Аще ты с ними соглашался. Аз сему не противен. То чаю, смотри, чтоб истинна была! Аз убо под клятвою вселенских патриарх быти не хощу».

Пассивность Никона поразительна. Опальный монах, признав реформу, реформатора, не стесняясь, обличает, обвиняет, порицает. За все — за жестокость, за властолюбие, за гордыню, за пренебрежение заповедями Христа. И патриарх смиренно сносит эту филиппику. А в какой-то момент вдруг восклицает: «Не могу, батюшко, терпеть!» Сцена невероятная, и можно заподозрить летописца из оппозиционного лагеря в ее преднамеренном искажении, да дата красноречива. Январь 1657 г. Никон под впечатлением увиденного и услышанного в дни четырехмесячного путешествия по северо-западному краю. Он убедился в том, что греческий обрядовый канон русскими людьми не отвергнут и постепенно приживается в городах и деревнях. Причем, в общем-то, без оглядки на пропагандистскую шумиху из-за литовской, польской, молдавской короны, не говоря о балтийских просторах. Как следствие, патриарх осознает и ненужность затеянных им вышеперечисленных проектов. Однако из них лишь молдавский России ничего не стоил. За него расплатился весной 1658 г. недальновидный Георгий-Стефан низложением с господарства по воле турецкого султана, разгневанного двурушничеством своего вассала.

А вот польско-литовские и прибалтийские дипломатические кульбиты Никона обернулись для московского государства подлинной западней, выпутаться из которой без великой жертвы оно никак не могло. И с каждым днем, неделей, месяцем промедления цена этой жертвы неуклонно возрастала. В январе 1657 г. от Москвы требовалось пока еще немного: извиниться перед Стокгольмом, условиться о возмещении ущерба и возобновить антипольское содружество. Вариант уклонения спасал царскую честь, но за счет бессмысленного кровопролития. Бессмысленного от того, что нежелание русских мириться подталкивало шведов к урегулированию отношений с поляками, после чего России грозила война на два фронта. И тогда ей некуда деваться, кроме как принять кондиции Швеции, чтобы бросить все силы на защиту Смоленска и Украины.

Понимал Никон, какая опасность нависла над страной? Судя по диалогу с Нероновым, понимал и очень хорошо. Потому и впал в депрессию. Дилемма — сказать царю правду или не сказать — представлялась святейшему неразрешимой, ибо в любом случае Алексею Михайловичу предстояло разочароваться в духовном наставнике, и разочароваться настолько, что вопрос об отстранении Никона от власти за допущенные непростительные промахи возник бы со всей неизбежностью. А что означала политическая отставка патриарха? Шанс для противников церковной реформы повернуть все вспять, умелыми интригами переманив в свой стан молодого государя. Во избежание чего, похоже, Никон и предпочел не самое лучшее — промолчать. О чем свидетельствует тот же разговор с Нероновым. Когда чернец осмелел до того, что начал критиковать греческие обряды, перекладывая ответственность за чуждые Руси заимствования на коварного Арсения Грека, Никон впервые встрепенулся и заспорил: «Лгут де на него, старец Григорий! То де на него солгал, по ненависти, троецкой старец Арсений Суханов, что в Сергиеве монастыре келарь». Конечно, Арсения Суханова патриарх обидел напрасно. Солгал о тезке келаря Паисий Иерусалимский. Тем не менее оживление святейшего владыки для защиты младшего партнера по реформе достойно примечания. Неронов замахнулся на святое и тут же получил отпор. Уяснив, насколько уступчив оппонент, «боголюбец» легко сменил тему, переключившись па неприглядность средств, коими патриарх исправлял русское православие. И опять услышал многообещающий вздох: «По грехом не могу терпеть! Прости Господа ради!»

Что ж, то, чего хотел Неронов, легализации, он добился. Никон позволил ему свободу проживания в столице (монах выбрал Троицкое подворье) и обеспечил всем необходимым. Ежедневно в Крестовой палате патриарх выкраивал час-другой для беседы с якобы раскаявшимся соперником. Через десять дней, 14 (24) января 1657 г., в Москву возвратился Алексей Михайлович. По сему поводу в Успенском соборе отслужили благодарственный молебен. По окончании царь заметил стоявшего поблизости Неронова, весьма обрадовался и не преминул попросить Никона благословить старца. Пришлось патриарху напомнить венценосному другу, что надо подождать до формальной реабилитации. Ведь Неронов отлучен от церкви. Эту церемонию провели в воскресенье 18 (28) января, а на другой день, 19 (29) января 1657 г., глава династии повелел отпраздновать Татьянин день, именины сестры Татьяны Михайловны, календарно выпадавшие на 12 (22) число. К сему дню Григорий Неронов и приурочил генеральную атаку.