Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 26

Между тем избранный на сейме 10 (20) ноября 1648 г. новым королем, брат Владислава IV Ян-Казимир 7 (17) января 1649 г. короновался в Кракове главой Польши и Литвы, но не Руси, а, кроме того, жаждал лично одолеть Хмельницкого в бою. Ему не хватало только дееспособного войска, почему всю весну в Польше велся тотальный набор солдат. «Скребли» по всем «сусекам» — и дома, и за границей. Оттого на украинском фронте от Бара через Константинов до Гощи (резиденции А. Киселя) боевые действия около полугода ограничивались мелкими стычками. В Белой Руси наблюдалось то же. Отметить можно лишь две крупные акции: на севере казаки полковника М. Небаба овладели Гомелем, на юге хоругви князя И. Вишневецкого — крепостью Бар.

Кампания 1649 г. началась на исходе июня марш-броском казацко-татарской армии Хмельницкого к Збаражу (северо-восточнее Тернополя), где стояли части Вишневецкого, и окружением неприятеля 30 июня (10 июля). Около месяца поляки просидели в осаде, уповая на помощь короля. Ян-Казимир с основным корпусом 3 (13) августа вышел к городу Зборов (северо-западнее Тернополя), в четырех милях от Збаража. Но гетман упредил попытку деблокады атакой врага 5 (15) августа в момент переправы через заболоченную дорогу. Ожесточенное сражение внезапно затихло днем 6(16) августа по инициативе крымского хана. Ислам-Гирей откликнулся на просьбу короля и взял на себя роль посредника. Уже 8 (18) августа 1649 г. Хмельницкий и Ян-Казимир подписали мирный трактат, учредивший украинскую автономию под протекторатом польского монарха. Граница между коронными землями и гетманскими пролегла по рекам Случь и Сож. Православие на территории Гетманщины получило статус главной религии.

Увы, Зборовский мир «вечное докончанье» на польско-казацком рубеже не обеспечил потому, что в Варшаве не доверяли гетману и казакам, а в Киеве — королю и шляхте. Хотя до середины осени Богдан Михайлович излучал оптимизм и даже позволил себе едкие замечания в адрес подозрительно часто наезжавших в Киев и Чигирин московских курьеров и посланцев. Двум из «московитов» — Василию Бурому и Марку Антонову — 9 (19) сентября 1649 г. он бросил упрек в лицо: «Ездите де вы не для росправы, для лазучества», после чего пригрозил отомстить Алексею Михайловичу за тщетные мольбы о помощи «ратными людьми» войною «под Путивль… на иные… украинные городы и под Москву». Конечно, ни о какой войне с Россией гетман не думал, а православного соседа порицал от обиды за поразительную недальновидность царя, обрекавшего его на противоестественные союзы то с мусульманами, то с папистами.

Несмотря на искреннее стремление и Яна-Казимира, и Хмельницкого избежать еще одного кровопролития, накопившаяся за десятилетия взаимная ненависть украинцев к полякам и наоборот сводила на нет все мероприятия по урегулированию конфликта. А. Кисель боялся ехать в Киев на воеводство без охраны. Король снабдил «миротворца» большим отрядом жолнеров, что возмутило киевлян. Гетман в ожидании узаконения польским сеймом зборовских «статей» мешал пропуску в «черкасские» города королевских старост («урядников»). Шляхтичей подобный шантаж, понятно, не мог не раздражать. Очень существенно на рост обоюдной неприязни повлияли дипломатические комбинации Варшавы и Чигирина. Хмельницкий обещал содействовать крымскому хану «из неволи свободитца от турского царя», для чего заранее разослал конфидентов по вассальным Стамбулу княжествам для выяснения их готовности примкнуть к широкой антиосманской коалиции. Отправился казацкий посол и в Семи-градское (венгерское) княжество, где правили потомки короля Польши Батория. В Польше данный факт многих встревожил: а не намерен ли вероломный «Хмель» в союзе с татарами, валахами, мутьянами, сербами, греками и шведами свергнуть Яна-Казимира и возвести на престол венгра Георгия или Сигизмунда Ракоци?! На таком фоне неудивительны интриги монарха Речи Посполитой по стравливанию татар и казаков с донским казачеством и турецким султаном. А какой вывод сделал Богдан Михайлович, разгадав игру ясновельможного государя? Верно: «Ему большое опасенья от поляков. Никакими де обычаи верить им и положитца на них крепко не уметь. Лутчая де дело, чтоб тех врагов наперед искоренить, потом над турским промышлять»….

Уже к декабрю 1649 г. на польско-украинском кордоне наблюдалась переброска вооруженных «лятцких людей» к Люблину и Каменец-Подольскому, а казаки укрепляли оборону вблизи Винницы, Поволоча, Брацлава. К счастью, к весне напряжение спало. Примечательна запись в «Летописи самовидца» (Р.А. Ракуши-Романовского) о 1650 г.: «Войско коронное з гетманами стояло под Камянцем-Подолским, не даючи жадной причины козакам до войны». Судя по оговорке автора, казаки желали воевать с поляками. Почему? Похоже, виной тому — статья зборовской конституции о лимите на реестровых казаков — не свыше сорока тысяч. Счастливчики ставились на довольствие у польского короля и подчинялись только гетману. А вот все прочие регистрировались мещанами, подведомственными королевским старостам, сменяемым раз в три года.

Поляки, в свою очередь, мечтали о реванше над казаками ради мести и возвращения контроля над утраченными имениями и холопами. Возглавляли воинственную партию князья И. Вишневецкий и Я. Радзивилл. По словам русского гонца Г. Кулакова, посетившего в декабре 1649 г. Варшаву, «во всех в польских и в литовских людех в шляхетстве и в мещанях про… Вишневецкого похвала великая, и все люди, от мала и до велика, без меры ево любят». Зборовский пакт польское общество встретило в штыки, грозя королю «рокошом», коли не отдаст булаву гетмана коронного Вишневецкому — единственному спасителю Речи Посполитой. Так что основания для войны в 1650 г. имелись, но она не вспыхнула. Не вспыхнула не вопреки, а благодаря усилиям двух государственных лидеров — польского короля и украинского гетмана. Однако к Рождеству 1650 г. общественные настроения и на востоке, и на западе «вскипели» до крайности, и «самовидец» радостно заметил: «Зимою почали давати жолнерове повод до войны!» И война разразилась.

Каплей, переполнившей чашу терпения, стала новость, долетевшая до Чигирина в середине ноября, о тайной миссии пана Белинского в орду для подкупа «татар на Козаков». Первыми казацкий гнев почувствовали королевские старосты. Волна эмигрантов-чиновников тут же нахлынула на приграничье Московии и Польши. А вскоре, 8 (18) января 1651 г., Хмельницкому сообщили главное: сейм в Варшаве, наконец, проголосовал по зборовской конституции: «черкасом быть лейстровым, по-прежнему, 12000… и быти б им, по-прежнему, под их справою в послушанье», то есть у поляков.

Гетман немедленно обратился за сикурсом к Ислам-Гирею, каковой под командою царевича нурадын Казы-Гирея покинул Бахчисарай 17 (27) февраля. А комбинация с польским подкупом, видимо, имела и место, и эффект. Татары решили защищать казаков, если шляхтичи будут их сильнее. При том, что над украинцами нависла нешуточная опасность угодить в тиски. Вишневецкий планировал наступать на Киев с запада, Радзивилл — с севера. Богдан Михайлович, догадываясь о том, попробовал разбить неприятеля по частям. Прикрыв литовское направление корпусом Мартына Небаба (Черниговский, Нежинский, Киевский полки, ополчение и ногайская орда), гетман повел костяк армии к Зборову через Константинов, южнее которого в течение февраля и половины марта шло ожесточенное сражение за Винницу. Дождался крымского хана, и уже с ним атаковал войска Яна-Казимира, двигавшиеся от Сокаля, под Берестечко 18—20 (28—30) июня. В третий день баталии Ислам-Гирей выкинул фортель, обескураживший Хмельницкого: «На крымского хана неведомо какой страх нашол, что… покинув в таборе возы и наметы, побежал». Гетман кинулся за ним, настиг верст через двадцать, чтобы выслушать такое оправдание: «Он чинил не побег… гнался за своими татары, чтоб их перенять и уговорить, чтоб де к ним, черкасом, в обоз назад воротились». Разумеется, казацкий вождь постарался урезонить союзника, призывал вернуться на поле боя. Хан вроде бы и не возражал, но под разными предлогами медлил. Конец колебаниям положил ливень. «Мокрым и в грязи итти на бой с поляки» никак нельзя. И Ислам-Гирей, не мешкая, со всей ордой поскакал к Константинову, не отпуская от себя Хмельницкого.