Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Пайпс cтр.№ 97

Русское наступление длилось десять недель и наконец истощилось. Оно не принесло ни крупных территориальных завоеваний, ни существенных изменений в стратегическом положении на Восточном фронте, но нанесло невосполнимый моральный урон австрийской армии, которая уже не была способна на самостоятельные действия и требовала постоянной поддержки германских сил. Наступление 1916 года знаменовало зарождение в русской армии нового духа, который принесли с собой стратегически мыслящие и технически образованные офицеры, пришедшие на смену командирам, обязанным своим назначением лишь выслуге лет и связям в высоких сферах.

* * *

Отбыв в Ставку, царь потерял непосредственную связь с политической жизнью в столице. О положении вещей он по большей части узнавал от супруги, которая, впрочем, не слишком тонко разбиралась в политике и, кроме того, преследовала собственные интересы, постоянно уверяя Николая, что все идет хорошо. Он имел слабое представление о растущем недовольстве в городах и обострении экономических проблем. И все же сердце его было не на месте, и хотя внешне он не выказывал волнения, спокойствие его было обманчивым. В ноябре 1916 года французскому послу стало известно, что царя мучает бессонница и он то испытывает подавленность, то впадает в беспокойство, а жена присылает ему успокоительные средства, приготовленные другом Распутина тибетским врачевателем П.А.Бадмаевым и содержащие, по всей видимости, гашиш²¹.

Отсутствие в столице царя наделяло немалой властью Александру, которая полагала себя гораздо более способной противостоять мятежной оппозиции. Она писала ему ободряющие письма:

В последние полтора года существования монархии императрице не раз доводилось давать указания, кому быть и кому не быть министром и как правильно проводить внутреннюю политику. Говорят, она с гордостью замечала, что стала первой после Екатерины женщиной в России, к которой приходят на прием министры, — эту идею заронил в ее ум, по-видимому, Распутин, любивший сравнивать ее с Екатериной II²². И именно в этот период Распутин получил возможность оказывать ощутимое влияние в политической жизни. Он ежедневно связывался с императрицей по телефону, часто посещал ее и, кроме того, косвенно сообщался с нею через ее ближайшую подругу Анну Вырубову. И так вдвоем, «взявшись за руки», императрица и ее друг вели Россию к пропасти, упрямо отказываясь признавать политические и экономические реальности и слепо отстаивая принципы самодержавия.

Слабо разбираясь в политике и экономике, императрица все свое внимание сосредоточила на личных качествах людей, призванных играть в этих сферах ведущую роль. На ее взгляд, поставить на ключевое место человека, доказавшего свою преданность царскому дому, — вернейшее средство спасения государства и трона, между которыми она не видела особого различия. С ее подачи царь проводил перетасовки высших сановников, выдвигая, как правило, людей несведущих, единственной добродетелью которых была личная преданность ему самому и его супруге. Эта, как ее прозвали, «министерская чехарда» не только удаляла от власти людей талантливых, но и дезорганизовывала весь бюрократический аппарат, не оставляя должностным лицам времени как следует вникнуть в дело и углубленно заняться своими непосредственными обязанностями.

О последовавшей в сентябре 1915 года отставке трех министров, особенно решительно выступивших против воли царя возглавить командование, мы уже говорили. В январе 1916 года был выведен в отставку Горемыкин. Этот шаг, однако, вовсе не свидетельствовал о признании справедливости почти всеобщего ропота недовольства премьер-министром, раздававшегося и со стороны бюрократии, и со стороны Думы, и, скорее, был предпринят царем из опасения, что он не сможет совладать с Думой, которой предстояло в феврале на короткий срок возобновить заседания. К этому времени Горемыкин был уже не просто человеком преклонного возраста — ему было семьдесят семь лет, — но и, судя по его показаниям, данным Чрезвычайной следственной комиссии на следующий год, мягко говоря, недееспособным. Обеспокоенный поведением Думы, Николай хотел, чтобы во главе Совета министров встал более компетентный политик и сильный человек. Горемыкин же стремился свести работу Думы к обсуждению лишь чисто бюджетных вопросов — цель, казавшаяся царю нереальной²³. Теперь Горемыкина на посту председателя Совета министров сменил Б.В.Штюрмер, шестидесятивосьмилетний сановник, в чьем послужном списке было и губернаторство, и членство в Государственном совете. Хотя Николай и питал надежду, что Штюрмеру удастся поладить с Думой, этого не произошло. Штюрмер, закоренелый монархист, весьма близкий Плеве, более всего прославился грубым обращением с тверским земством. Был он также известен своим раболепием и мздоимством. Назначение на высшую руководящую должность человека, носящего немецкую фамилию, во времена, когда столь сильны были антигерманские настроения, свидетельствовало о слепоте двора, его невосприимчивости к окружающему. Но важнее оказалось то, что Штюрмер был близок и предан Распутину.

Мало кто сожалел об уходе Горемыкина, однако отставки, последовавшие за этим, уже не вызывали восторга. 13 марта 1916 года отставку получил Поливанов. Блестящие успехи в деле восстановления боеспособности русской армии не спасли его: политически он был для Николая неприемлем. В письме, содержащем приказ об отставке, царь в качестве причины ее указывал Поливанову на «недостаточно властное» руководство деятельностью военно-промышленных комитетов²⁴. Это была вежливая форма выражения недовольства тесными контактами между Поливановым и Гучковым, председателем вышеупомянутых комитетов, и связями через него с деловыми кругами. Власти особенно раздосадованы были тем обстоятельством, что Гучков пригласил к участию в работе Центрального военно-промышленного комитета рабочих представителей, и А.Д.Протопопов, министр внутренних дел, говорил полковнику Ноксу, что комитет — это «опасное общество синдикалистов»²⁵. Такая награда ждала человека, которого не кто иной как сам Гинденбург считал спасителем русской армии ^[116]. Поливанова заменил — вновь по настоянию Распутина — скромный, но малопригодный для этой роли генерал Д.С.Шуваев. Специалист по военной обуви, он не имел ни боевого опыта, ни опыта командования. («О нем говорят, — свидетельствует современник, — что он все вопросы неизменно сводил к сапогам»²⁶.) Но у него было то неоспоримое преимущество, что он не был замешан ни в каких политических играх. И, конечно, он тоже был беззаветно предан царскому дому и считался истинным «другом» царской четы. Однажды он заявил полковнику Ноксу, что, если бы царь приказал ему выпрыгнуть из окна, он с наслаждением сделал бы это²⁷. Однако в его непосредственные обязанности такие кульбиты не входили, и вскоре новоявленный министр буквально потонул в делах, справиться с которыми был не в силах. Он ничуть не обольщался на свой счет. И когда пошли разговоры об «измене в верхах», с негодованием ответил: «Я, быть может, дурак, но я не изменник», — это словцо подхватил Милюков, развив его в речи, произнесенной в Думе 1 ноября 1916 года.