Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917 - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Пайпс cтр.№ 38

Политические и экономические устои русского крестьянства складывались в первые пять веков минувшего тысячелетия, когда никакая власть не могла воспрепятствовать их распространению по евразийским просторам, где не было недостатка в земле. Коллективная память об этом периоде коренится в крестьянском примитивном анархизме. Это же определило практику наследования, которой русские крестьяне придерживались и в новейшее время. Замечено, что в тех регионах мира, где ощущается недостаток обрабатываемой земли, среди землевладельцев, будь то крестьяне или дворяне, устанавливается, как правило, практика наследования по признаку первородства, то есть основная часть имущества переходит по наследству старшему сыну. Там, где земли вдоволь, наблюдается тенденция к «долевому» наследованию, то есть земля и иное имущество распределяются поровну между наследниками ^[54]. Даже когда стала ощущаться нехватка земли, русские крестьяне остались верны традиции. Вплоть до 1917–1918 годов, когда наследование земли было запрещено законом, русские помещики и крестьяне делили свое имущество на равные части между наследниками мужского пола. Этот обычай имел глубокие корни: попытка Петра I сохранить целостность имений высшего класса, вручая их неприкосновенными единственному наследнику, не увенчалась успехом.

Большую часть мужицкой земли составлял общинный надел, на который у него не было прав собственности: когда двор вымирал или снимался с места, надел возвращался общине. Но землю, находившуюся в личном владении крестьянина, а также всю его движимость (деньги, орудия труда, скот, запасы зерна и т. д.) обычай позволял наследникам делить между собой.

Практика долевого наследования имела глубокое влияние на сельскую жизнь в России и даже на многие иные, казалось бы, совершенно не связанные с этим стороны русской жизни. Ибо, как было отмечено, «переход mortis causa (то есть по причине смерти) есть не только средство воспроизведения социальной системы, но и путь, по которому складываются межличностные отношения»⁴. После смерти главы все хозяйство делилось между сыновьями, и те отселялись, чтобы жить собственными домами. В результате двор существовал не более срока, отпущенного на земле его хозяину, что делало этот основополагающий элемент русской деревни установлением крайне ненадежным. В течение жизни одного поколения — то есть три, четыре раза за столетие — дворы в России успевали распасться и разделиться подобно одноклеточным. Сельская жизнь России протекала в процессе непрерывного дробления, препятствовавшего развитию более высоких, более сложных форм социального и экономического устройства. Один двор порождал другие дворы, а те размножались сходным образом — подобное рождало подобное, и не было дано возможности появиться ничему новому или отличному.

Последствия описанного уклада станут очевидны в сравнении с обществами, где практиковалась нераздельность имущества. Принцип первородства обеспечивал большую устойчивость деревни и давал государству надежную опору в сельских установлениях. Вот какое сравнение проводит японский социолог между положением в китайской и индийской деревне, где не был известен принцип первородства, и положением в своей стране, где этот принцип превалировал:

Наблюдения, сделанные над Китаем, применимы и к России: и в том и в другом случае сельские установления были недоразвитыми и недолговечными.

Следует отметить некоторые черты крестьянского двора. Крестьянское хозяйство не оставляло места для проявления индивидуальности: в первую очередь это был коллектив, подчинявший интересы личности интересам группы. Во-вторых, воля большака была законом, а его распоряжения непререкаемы: жизнь двора приучала крестьянина к авторитарной власти и отсутствию норм (законов), регулирующих личные отношения. В-третьих, хозяйство двора не допускало частной собственности: все имущество было обобщено. Мужчины получали право владения движимым имуществом двора только в момент его разделения, то есть когда оно снова должно было превратиться в коллективное имущество нового двора. Наконец, не было преемственности дворов и, следовательно, не было ни понятия родовитости, ни особого статуса семьи в деревне, характерных для западноевропейского и японского деревенского общества. В общем, крестьянину-великороссу в таких условиях трудно было обрести чувство собственной значимости, уважение к закону и собственности или социальный статус в деревне — качества, необходимые для развития более высоких форм экономического и политического устройства. Просвещенные русские политические деятели в начале XX века прекрасно сознавали это и предпринимали попытки вывести крестьянство на более широкие социальные просторы. Однако время было безвозвратно упущено. Русские крестьяне жили в деревнях — название это, производное от слова «дерево», отражает основной строительный материал, в них применяемый. Большие деревни назывались селами. Обособленные хозяйства (хутора), расположенные на деревенских землевладениях, почти не встречались в центральной России: они были распространены в основном в западных и южных губерниях, находившихся до XVIII века под польским владычеством. Число дворов в деревнях в разных регионах было разным и зависело от природных условий, среди которых самым существенным была близость воды. На севере, изобилующем пригодными водоемами, деревни, как правило, были небольшими, но по мере удаления к югу они становились все крупнее. В центральных индустриальных областях Европейской России деревни в среднем насчитывали 34,8 двора, а в центральной черноземной полосе — 103,5⁶. Если в частном хозяйстве его обширность говорит о благосостоянии, то применительно к деревне верным оказывается обратное: небольшим деревням жилось лучше. Объяснение нужно искать в бытовавшей практике землевладения. По причинам, которые мы подробнее рассмотрим ниже, общинные земли нарезались на узкие наделы — полосы, разбросанные по деревенским угодьям в разных местах. В больших деревнях крестьянам приходилось затрачивать немало времени, чтобы со всеми своими земледельческими орудиями перебираться с одной полосы на другую, подчас находящуюся в нескольких километрах, что было особенно затруднительно в страду. Когда деревни становились слишком густонаселенными для успешного земледелия, часть жителей либо отселялась на новые земли и основывала новую деревню, либо обращалась к иному промыслу.