Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Пайпс cтр.№ 185

Как и в других странах, где она не имела законных путей политического влияния, интеллигенция в России образовала из себя касту, и, поскольку суть ее и основу общности составляли идеи, в ней выработалась крайняя интеллектуальная нетерпимость. Восприняв просвещенческий взгляд, согласно которому человек не более чем материальная субстанция, формирующаяся под воздействием окружающих явлений, интеллигенция сделала естественный вывод: изменение окружения неизбежно должно изменить человеческую природу. Поэтому интеллигенция видела в «революции» не замену одного строя другим, но нечто несравненно более значительное: полную трансформацию человеческого окружения ради создания новой породы людей — в первую очередь, конечно, в России, но отнюдь на этом не останавливаясь. Упор на несправедливость существующего положения был не более чем способом приобретения широкой поддержки: никакое устранение этих несправедливостей не заставило бы радикальную интеллигенцию забыть о своих революционных притязаниях. Эти убеждения объединяли членов различных левых партий: анархистов, социалистов-революционеров, меньшевиков и большевиков. При всех их апелляциях к науке, они были невосприимчивы к аргументам противника и тем самым более походили на религиозных фанатиков.

Интеллигенция, которую мы определяли как интеллектуалов, жаждущих власти, находилась в крайней и бескомпромиссной вражде к существующему порядку: ничто в действиях царского режима, разве что его самоубийство, не могло бы удовлетворить их. Они были революционерами не ради улучшения условий жизни народа, но ради обретения господства над людьми и переделки их по собственному образу и подобию. Царскому режиму они бросали вызов, от которого тот, еще не зная методов, изобретенных впоследствии Лениным, уклониться не мог. Реформы — как 60-х годов прошлого века, так и 1905–1906 гг. — только разожгли аппетиты радикалов и подтолкнули на еще более дерзкие шаги.

Под напором крестьянских требований и наскоков радикальной интеллигенции монархии оставался только один путь предотвращения краха — расширить основу своей власти, разделив ее с консервативными элементами общества. Исторические прецеденты показывают, что ныне благополучные демократии на первых порах допускали к власти только высшие круги и лишь постепенно, под давлением других слоев населения, их привилегии превращались во всеобщие гражданские права. Привлечение консервативных кругов, которые были гораздо многочисленнее радикальных, в решающие и административные структуры должно было создать некое подобие органической связи правительства и общества, обеспечивая трону поддержку в случае бунта и в то же самое время изолируя радикалов. Такой курс подсказывали монархии некоторые дальновидные чиновники, да и просто здравомыслящие люди. Он должен был быть принят в 1860-е годы, в период Великих реформ, однако этого не произошло. Когда в конце концов под напором развернувшегося по всей стране восстания в 1905 году монархия пошла на учреждение выборного органа, у нее уже не оставалось этой возможности, ибо соединенная либеральная и радикальная оппозиция настаивала на проведении выборов на самых демократических основах. В результате в Думе голоса консерваторов заглушили воинствующая интеллигенция и крестьянские анархисты.

Первая мировая война потребовала от всех воюющих стран крайнего напряжения сил, которое можно было преодолеть только при тесном сотрудничестве правительства и граждан во имя патриотической идеи. В России такое сотрудничество не наладилось. Как только поражения на фронте пригасили первоначальный патриотический порыв и стало ясно, что стране предстоит вести войну на истощение, царский режим оказался неспособен мобилизовать силы общества. Даже горячие сторонники монархии признавали, что к моменту своего падения она не имела никаких опор.

В чем причина столь упорного нежелания царского режима делить политическую власть со своими сторонниками, что в конечном счете, принужденный к тому, он пошел на этот шаг крайне неохотно и не без лукавства? Объясняется это сложным комплексом причин. Придворные, чиновничество и профессиональные военные во глубине души считали Россию, как встарь, личной вотчиной царя. Пережиток вотчинного сознания, несмотря на то что весь уклад Московской Руси в XVIII и XIX веках был разрушен, сохранился не только в официальных кругах — крестьянство тоже сохраняло вотчинный дух, веря в сильную, неделимую власть царя и считая всю землю государевым владением. Николай II верил, что должен охранять самодержавие во имя своего наследника: неограниченная власть была для него эквивалентом имущественного права, которое было ему вверено и распылять которое не дозволено. Его никогда не покидало чувство вины за то, что ради спасения трона он в 1905 году согласился делить свое имущественное право с избранными народными представителями.

Царь и его советники боялись также, что разделение власти даже с ограниченной группой общества дезорганизует бюрократический механизм и даст повод требовать еще большего участия населения во властных структурах. В таком случае выиграет главным образом интеллигенция, в государственные способности которой верилось слабо. Кроме того, возникало опасение, что крестьянство может неверно истолковать такую уступку власти и взбунтоваться. И наконец, существовала оппозиция реформам со стороны чиновничества, которое, ответственное только перед самодержцем, управляло государством по своему разумению, извлекая из такого уклада разнообразные и многочисленные выгоды.

Указанные обстоятельства могут прояснить, но не оправдать нежелание монархии предоставить консерваторам право голоса в правительстве, тем более что разнообразные и путаные мероприятия, с этим сопряженные, все равно лишали чиновничество наиболее эффективных рычагов власти. С появлением во второй половине XIX века капиталистических институтов контроль над большей частью ресурсов страны перешел в частные руки, опрокидывая последнюю опору вотчинного уклада.

Словом, если падение режима было вовсе не неизбежным, оно стало весьма вероятным из-за глубоких культурных и политических разломов, помешавших царизму направить в нужное русло экономическое и культурное развитие страны и оказавшихся фатальными для режима в тяжких испытаниях, преподнесенных Первой мировой войной. И если у царизма еще оставалась возможность навести порядок в стране, то она была задушена стараниями воинствующей интеллигенции, которая стремилась свергнуть правительство и использовать Россию как трамплин для мировой революции. Именно обстоятельства культурного и политического свойства, а вовсе не «угнетенность» или «нищета» привели к падению царизма. Речь идет о национальной трагедии, причины которой уходят глубоко в прошлое страны. А экономические и социальные трудности не столь существенно приблизили угрозу революции, нависшую над Россией перед 1917 годом. Какие бы обиды — реальные или воображаемые — ни питали «народные массы», не о революции они мечтали и не революция им была нужна: единственная группа, которая была заинтересована в ней, — интеллигенция. А постановка во главу угла народного недовольства и классовых противоречий определялась не столько реальной обстановкой, сколько идеологическими предпосылками, а именно ложной идеей, что политические события всегда и везде вызываются социо-экономическими конфликтами, что они лишь «пена» на поверхности течений, в действительности определяющих судьбы человечества.