Произвол с определением гражданства привел к тому, что то освобождались из лагерей и тюрем, то вновь лишались свободы украинцы, белорусы и евреи, до 1939 г. бывшие гражданами Польши. Стремление хозяйственных руководителей и НКВД задержать рабочую силу, вызванная этим напряженность и постоянные требования польского посольства влекли за собой новые разъяснения и «уточнения». На практике всевластные представители, местной администрации ставили под сомнение национальность депортированных и беженцев, отказывали под предлогом «единственного кормильца» и т.д.
НКИД и НКВД пришлось как-то реагировать и на запросы посольства относительно лиц, к которым была применена высшая мера наказания, прежде всего из контингента военнопленных лагерей в Козельске, Старобельске, Осташкове, а также тюрем. По предложению Вышинского к январю 1942 г. представитель НКИД занял следующую позицию: «В настоящее время нецелесообразно сообщать посольству о действительном положении вещей этого рода, и, учитывая, что все осужденные находились в свое время на территории, оккупированной немцами, считаю, что посольству следует отвечать, что значительная часть осужденных осталась на этой территории и судьба их нам неизвестна. О частных [запросах] — что умерли от тех или иных болезней, часть же не разыскана». О евреях, украинцах и белорусах предписывалось давать «обычный ответ»: они-де не польские граждане — или просто тянуть с ответом
{27}.
Личная свобода, наконец-то предоставленная депортированным, не обязательно влекла за собой улучшение их положения. Для многих оно просто ухудшилось: не было материальных возможностей покинуть Север, а НКВД снял с себя всякие, даже самые мизерные, обязательства и заботы об их пропитании и снабжении в голодную зиму 1941/1942 гг. Попытка посольства способствовать решению проблемы депортированных путем организованного переселения их на территорию бывшей республики немцев Поволжья, население которой было изгнано в Казахстан и Сибирь, не увенчалась успехом. Вышинский 2 ноября 1941 г. заявил посольству, «что советское правительство в настоящее время не считает возможным в связи с транспортными затруднениями и нуждами военного времени проведение переселения польских граждан из одних районов Союза в другие». Отдельным лицам разрешалось переезжать в выделенные для этого районы Казахской ССР
{28}. Польское население, однако, предпринимая в поисках спасения самые отчаянные шаги, хлынуло к местам дислокации армии Андерса — сначала в Поволжье, а затем в Узбекистан. Правда, многие оказались не в состоянии сняться с мест.
Амнистия, по уверениям НКВД, принесла свободу 389 тыс. польских граждан, не освобождено было 341 чел. Эти данные далеки от точности. По сведениям НКВД на май 1941 г. в спецпоселках оставалось еще 2240 осадников и беженцев, в иной сводке указывалось, что не было освобождено 195 военнопленных.
Советские власти по указанию Молотова приняли меры к прекращению переселений. Из застрявших в пути эшелонов людей расселили в тех местах, где они в этот момент оказались. В 1944 г. было установлено, что на севере европейской части России осталось не менее 23 тыс. чел. В результате многие поляки, юридически получив свободу перемещения, остались в местах принудительного поселения или оказались не там, куда рассчитывали попасть.
Медлительность в деле выполнения указа об освобождении депортированных и связанные с ней национальные вопросы породили трудности в наборе кадров в армию.
Формирование армии началось в соответствии с советско-польским военным соглашением от 14 августа 1941 г.
{29}, которое предусматривало создание в кратчайшие сроки на территории СССР польской армии, предназначенной «для совместной с войсками СССР и иных союзных держав борьбы против Германии». Образцом документа послужило польско-французское военное соглашение от января 1940 г., практической основой — опыт создания польских частей во Франции и Великобритании
{30}. Соглашение оговаривало национальный суверенитет формируемых соединений как составной части вооруженных сил суверенной Польши, единство их структуры вне зависимости от того, в Англии или СССР находились части, идентичность обмундирования, званий, знаков отличия. Предусматривались польская юрисдикция и возвращение армии после войны в Польшу. Армию надлежало создавать в призывном и добровольческом порядке из находившихся в СССР польских граждан.
Польская армия на время совместных действий в оперативном отношении должна была подчиняться Верховному командованию СССР, в делах же личного состава и организации — польскому командованию. Выход польских частей на фронт оговаривал пункт седьмой соглашения: «Польские армейские части будут двинуты на фронт по достижении полной боевой готовности. Они будут выступать, как правило, соединениями не менее дивизии и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного командования СССР»
{31}. Советская сторона стремилась обеспечить суверенность прав Верховного командования СССР в боевом использовании польской армии
{32}.
Генерал Сикорский назначил командующим армией генерала Владислава Андерса, выпускника Пажеского корпуса, офицера царской, затем германской и, наконец, польской армии, а начальником штаба — полковника Леопольда Окулицкого, хотя тот признался Андерсу, что давал согласие на сотрудничество с НКВД.
Было решено, что первоначальная численность армии составит 30 тыс. чел. и она будет формироваться по штатам Красной Армии в Саратовской и Оренбургской (Чкаловской) областях. При полках и дивизиях назначались офицеры связи от Красной Армии и органов НКВД. В польской армии находились также офицеры связи от США и Великобритании
{33}.
По договоренности обеспечение армии и ее вооружение брали на себя СССР и западные союзники. Организация и содержание финансировались правительством СССР.
Источников пополнения армии было три. Наиболее многочисленным оказались депортированные, обеспечившие почти две трети кадров. Прибывавшие в армию, они были истощены, для начала их надо было откормить, обмундировать и обучить.
1 октября 1941 г., когда Берия сообщал Сталину и Молотову о прибытии из «мест отдаленных» к пунктам формирования польских частей толп оборванных и изможденных, пребывающих на грани голодной смерти польских добровольцев, он прямо и достаточно объективно констатировал, что они «не имеют никаких средств к существованию, плохо одеты и находятся в антисанитарном состоянии, в связи с чем среди них имеют место простудные, цынготные и желудочно-кишечные заболевания». Он докладывал, что НКВД ограничивает масштабное освобождение польских граждан, предупреждая массовое неорганизованное их переселение и стараясь задержать и трудоустроить их на местах, по маршрутам их следования огромной протяженности, а из режимных городов, объявленных на военном положении местностей и спецпоселков северных районов рекомендует временно перемещать в Узбекистан. Туда же следовало направлять и тех, кто зачислен в польскую армию «сверх штатной положенности сформированных польских частей» — общим количеством в 100 тыс. чел., за счет польского правительства, предоставив ему заем
{34}.