Срединное море. История Средиземноморья - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 82

Сухопутные стены, на которые той роковой весной 1453 г. возлагали свои надежды жители византийской столицы, тянулись от берегов Мраморного моря до верхнего края бухты Золотой Рог, образуя западную границу города. Они стояли уже более тысячи лет. Строительство этого бастиона, известного как стены Феодосия со времени императора Феодосия II, в правление которого тайно и сооружался (в действительности завершилось в 413 г.), когда сам он был еще ребенком. В условиях средневековой осадной войны эти стены оказывались непреодолимыми. Любой атакующей армии сначала приходилось преодолевать ров шириной примерно 60 футов, значительная часть которого в случае необходимости могла заполняться водой на глубину 30 футов. За рвом шел низкий зубчатый бруствер с насыпью позади него приблизительно 30 футов шириной, а затем внешняя стена 7 футов толщиной и почти 30 высотой, с 96 башнями на равном расстоянии друг от друга. Внутри этой стены помещалась еще одна широкая насыпь, а за ней — главная часть оборонительного комплекса: большая внутренняя стена примерно 16 футов толщиной у основания и 40 высотой. Она также имела девяносто шесть башен, чередовавшихся с башнями внешнего бастиона. Все это представляло собой, можно почти не сомневаться, самую мощную систему городских укреплений, созданную в Средние века.

Но Средние века закончились. В последующие восемь недель султан подверг эти стены беспрецедентной в истории осад бомбардировке. Укрывшись за временным деревянным частоколом, защитники непрерывно трудились над устранением повреждений, однако было ясно, что им не удастся делать это бесконечно. Только одно звено обороны, казалось, было избавлено от бешеных атак, которые устраивал противник, — большая цепь, тянувшаяся поперек входа в бухту Золотой Рог от башни у самого Акрополя до другой башни, у приморских стен Галаты. Через несколько дней после начала осады турецкий адмирал начал подводить свои наиболее тяжелые корабли, чтобы протаранить ее, но она держалась крепко.

Характерной чертой султана было то, что он умел сосредоточиться на какой-то одной цели и преследовал ее как одержимый до тех пор, пока она не будет достигнута. В середине апреля Мехмед все свои помыслы направил на установление контроля над бухтой Золотой Рог. Метод, с помощью которого он попытался добиться этого, кажется невероятным в наши дни — он отправил своих инженеров для подготовки пути за Галатой от берега Босфора через холм близ того места, где теперь находится площадь Таксим, и вниз до бухты Золотой Рог, у Касим-паша. Были отлиты железные колеса и металлические траки. Плотники султана занимались изготовлением люлек — достаточно просторных, чтобы в них поместились кили судов среднего размера. Воскресным утром 22 апреля жители генуэзской колонии Галата, онемев от изумления, увидели примерно 70 турецких кораблей, которые бесчисленные упряжки быков медленно тащили через двухсотфутовый холм, а затем осторожно спускали вниз, к бухте Золотой Рог.

В начале мая император понял, что уже не сможет долго держаться. Оставалась только одна надежда: экспедиция с целью деблокады города из Венеции. Прибудет оттуда флот или нет? Если да, то насколько он велик и сколько людей на борту? И что важнее всего, когда он окажется здесь? От ответа на все эти вопросы зависела судьба Константинополя. И чтобы узнать это, около полуночи 3 мая венецианская бригантина под турецким флагом с командой из 12 добровольцев, одетых в турецкое платье, выскользнула за заграждения в бухте. В ночь на 23 мая она вернулась, преследуемая османской эскадрой. К счастью, венецианские моряки лучше знали свое дело, чем турецкие, и после наступления темноты прорвались в бухту Золотой Рог. Капитан немедленно испросил аудиенцию у императора. Три недели, доложил он, его судно бороздило Эгейское море, и никаких признаков обещанной экспедиции или хотя бы венецианских судов нигде обнаружить не удалось. Когда он понял, что продолжать поиски бесполезно, то собрал своих матросов и спросил, что предпринять. Один предложил идти в Венецию, доказывая, что Константинополь, вероятно, уже в руках турок, но его заглушили криками. Все остальные не сомневались, что их долг — вернуться к императору, как и обещали. И они вернулись, прекрасно осознавая, что скорее всего не возвратятся домой живыми. Константин поблагодарил каждого лично, его душили слезы.

26 мая султан созвал военный совет. Осада, заявил он собравшимся, продолжается уже достаточно долго. Настало время решающего штурма. Следующий день надо посвятить приготовлениям к нему, а еще один — отдыху и молитвам. Штурм начнется утром во вторник, 29 мая. План утаивать от защитников города не стоит. Некоторые из христиан, находившихся в турецком лагере, даже пускали стрелы через стены с сообщениями о намерениях Мехмеда, но вряд ли была необходимость в таких мерах — бешеная активность, царившая день и ночь в турецком лагере, говорила сама за себя.

В последний понедельник истории Византийской империи население Константинополя, включая самого императора, оставило свои дома и собралось на последнюю службу. На всех церквах звенели колокола, все самые почитаемые иконы и драгоценные реликвии вынесли на улицы и устроили большую стихийную процессию, в которой приняли участие греки и итальянцы, православные и католики, двигаясь в обоих направлениях по улицам и по всему периметру стен. Закончили они только с наступлением сумерек. Со всего города, словно подгоняемые инстинктом, люди пробивались к собору Святой Софии. В течение пяти месяцев греки, в общем, старались избегать этого здания, которое, как они считали, осквернено католической службой, с чем благочестивые византийцы не могли смириться. Теперь же, в первый и последний раз, о литургических различиях забыли. Храм Святой Софии являлся духовным центром Византии, на что не могла претендовать ни одна другая церковь империи. В момент наивысшего кризиса не оставалось ничего другого, как собраться именно здесь.

Служба была в самом разгаре, когда император явился, чтобы быть вместе со своими подданными. Много позднее, когда почти все свечи погасли и собор погрузился во мрак, он вновь проник туда и еще какое-то время провел в одиночестве, вознося молитвы, а затем он вернулся на стену. Константин не спал в ту ночь, поскольку Мехмед не стал дожидаться рассвета, чтобы начать атаку. В половине первого он подал сигнал. Неожиданно тишину ночи прорезали вой труб, бой барабанов и боевой клич турок, от которого мороз бежал по коже — казалось, он мог пробудить мертвых. Тотчас зазвонили колокола всех константинопольских церквей, давая понять всему городу, что решающая битва началась.

Атаки следовали одна за другой: сначала шли отряды ополченцев-башибузуков — людей необученных и не отличавшихся стойкостью (а потому их и не щадили), идеально подходивших для деморализации оборонявшихся, благодаря чему те становились более легкой добычей для подготовленных воинов, которые шли вслед за ними; далее наступали отряды анатолийских турок, великолепно обученных и дисциплинированных, правоверных мусульман и страстно желавших снискать вечное блаженство в раю за то, что они первыми ворвутся в величайший христианский город. За ними, наконец, двигались янычары. Они бегом пересекали равнину, сохраняя стройность рядов даже несмотря на град метательных снарядов, которые бросали в них оборонявшиеся. Вскоре после рассвета стрела поразила Джованни Джустиниани Лонго, пробив ему грудь. Смятение распространилось по рядам генуэзцев, многие из которых обратились в бегство, что в тот момент, впрочем, уже не имело значения. ^[192] В течение часа турки проделали брешь в стене и устремились в город. Император, увидев, что все потеряно, бросился в самую гущу сражающихся. Больше его никто не видел.