В сознании Лувуа Лозун, Доже, Ла Ривьер и тайна Фуке оказались тесно связанными. Нужно было «убедить» Лозуна, что те, кто разделял с ним знание этих тайн, Доже и Ла Ривьер, выпущены на свободу.
А теперь обратимся к истории других заключенных. В апреле 1674 г. в Пинероль был привезен якобинский монах. Лувуа писал о нем Сен–Мару как о «заключенном, хотя и неизвестном, но важном». Его надо было содержать в «суровых условиях, в его камеру не надо давать огня, если только этого не потребует сильный холод или болезнь, ему не надо давать никакой другой пищи, кроме хлеба, вина и воды, ибо это законченный негодяй, которого не постигло заслуженное наказание. В то время Вы можете позволить ему слушать мессы, следя, однако, за тем, чтобы его никто не видел и чтобы он не мог никому о себе сообщить. Его величество находит также вполне возможным предоставление ему нескольких молитвенных книг».
Что же такое сделал этот монах, чтобы с ним обходились так сурово? По всей вероятности, он злоупотребил доверием госпожи д’Арманьяк и госпожи де Вюртемберг, «значительных лиц», выманив у них кругленькую сумму под предлогом занятий алхимией. Это был тот самый «доминиканец, подобных которому во Франции называют якобинцами». О нем говорил Примо Висконти, добавляя, что он «претендовал на открытие философского камня, и посему все дамы вертелись вокруг него… Говорили что‑то о его длительном пребывании у госпожи д’Арманьяк, а кончил он тем, что был посажен в тюрьму как обманщик».
Ненависть госпожи де Монтеспан подлила масла в огонь. Принцесса Мария де Вюртемберг была важным лицом при дворе. Ее отличала редкая красота. Говорили: вполне возможно, что король положил на нее глаз. Госпожа де Монтеспан, охваченная завистью, сказала королю, что принцесса была в любовной связи с доминиканцем, т. е. с нашим якобинским монахом.
Все эти интриги и привели несчастного в Пинероль. Лувуа постарался забыть его. В его корреспонденции не найдено даже упоминания о монахе, в то время как там много говорится о Доже. О монахе же вновь заговорили только через два года, в 1676 г., когда он сошел с ума.
Сен–Мар думал вылечить его, прекратив его тягостное одиночество. Незадолго до этого в его распоряжение поступил некий Дюбрей, которого он поместил вместе с монахом.
Из «пяти» мы знаем уже Доже, Ла Ривьера, якобинского монаха. Обратимся же теперь к Дюбрею. Историк Юнг воссоздал его историю: он был французским офицером, используемым в качестве шпиона и уличенным в предательстве. Он уже побывал в заключении в Бордо. После побега оттуда в 1675 г. поселился в Бале под фамилией Самсон. Он предложил графу де Монклару, командующему Рейнской армией, сведения относительно численности и передвижений немецких войск Монтекукулли. Лувуа дал согласие и даже пообещал «хорошее вознаграждение». На свое несчастье, Дюбрей на этом не остановился: одновременно он предложил те же самые услуги Монтекукулли. Генерал–интендант Лагранж быстро разоблачил Дюбрея. Лагранж сообщил Лувуа: «Я не вижу иного способа арестовать его, как держать в Бале наблюдателя, который бы следил за ним до тех пор, пока тот не окажется в пределах досягаемости, и тогда схватить его».
При первой возможности 28 апреля шпион был задержан и заключен в Бризашскую крепость. Чуть позже Лувуа отдал приказ перевести его в Безансон, затем в Лион, откуда архиепископ должен был «отправить его в Пинероль, где он будет передан в руки Сен–Мара для заключения его в донжон крепости».
Министр уведомлял Сен–Мара: «Вы можете поместить его вместе с заключенным, который был Вам прислан последним (с якобинским монахом). Время от времени Вы должны присылать мне касательно него сообщения».
Каждый раз, когда Лувуа заговаривал с Дюбреем, в его словах сквозил оттенок презрения. Шпион, по его словам, был «одним из самых больших мошенников во всем мире», «человек пагубного поведения», «ни одному слову которого нельзя верить», «не заслуживавший внимательного к себе отношения». Впрочем, он может «слушать мессу вместе с г–ном Фуке или г–ном Лозуном» без принятия особых мер предосторожности.
В Пинероле Дюбрею не повезло. Будучи помещенным вместе с полусумасшедшим якобинцем в одну камеру, и самому немудрено сойти с ума. Его избавили от этого неприятного соседства; якобинский монах был помещен вместе с лакеем Лозуна. Монах так плохо перенес эту перемену, что скоро его стали считать «бешеным». Его пришлось связать и «заняться им», т. е. применить к нему чрезвычайно специфически тюремный эффективный психотерапевтический метод — палочные удары. Он успокоился, но продолжал находиться в некотором отупении.
В 1680 г. Сен–Мар называл его «впавшим в детство и меланхолию»; теперь он был помещен вместе с узником, прибывшим за год до этого — вместе с Маттиолли — последним из «пяти».
Почему же этот итальянец оказался в Пинероле? Долгое время Людовик XIV желал приобрести укрепленную итальянскую местность вокруг Казаля, находящуюся под властью герцога Мантуи. Посредником в этих нелегких торгах был граф Эркюль–Антуан Маттиоли. Интриган, человек с запятнанной репутацией, занятый прежде всего собственным обогащением. В этом деле, ведя двойную игру, он предал и герцога Мантуи, и короля Франции.
Злополучная двойная игра. Нельзя безнаказанно обманывать Короля–Солнце. Маттиоли была назначена встреча недалеко от Турина. Ни о чем не подозревая, он приехал туда и добровольно сел в экипаж аббата д’Эстрада, посла Франции в Венеции. Недалеко от французской границы, около маленькой гостиницы, была сделана остановка. Внезапно взвод кавалеристов окружил экипаж. Маттиоли, как ни кричал и ни возмущался, был схвачен и увезен в Пинероль.
Арест итальянского министра на итальянской территории — и любой историк согласится с этим — явное нарушение прав человека. Лувуа, санкционировавший арест, и Катина, исполнитель, хорошо понимали свою задачу: скрыть тщательнейшим образом сей факт, достойный порицания. Катина писал Лувуа: «При этом не было допущено никакой жестокости; имя этого мошенника никому не известно, даже офицерам, которые участвовали в его аресте…» И еще: «Я поставил в известность Государя обо всем том, что я сделал с Маттиоли, который сейчас значится под именем Лестан; никто здесь не знает, кем он является на самом деле».
Инструкции, полученные Сен–Маром, отражают гнев короля по отношению к итальянцу. Лувуа писал, что с де Лестаном надо обращаться со всей суровостью. Несколько месяцев содержания в Пинероле оказали на Маттиоли обычное действие.
Сен–Мар — Лувуа, б января 1680 г.: «Я сообщу Государю, что г–н де Лестан по примеру содержащегося у меня монаха сошел с ума и ведет себя неподобающе».
Лувуа — Сен–Мару, 10 июля 1680 г.: «Касательно г–на де Лестана, я восхищен Вашим терпением и тем, что Вы ждете специального приказа для того, чтобы обойтись с мошенником, который не оказывает Вам должного уважения, как он того заслуживает».
Сен–Мар — Лувуа, 7 сентября 1680 г.: «С тех пор, как мне было позволено поместить Маттиоли вместе с якобинским монахом, означенный Маттиоли четыре или пять дней находился в полном убеждении, что монах приставлен к нему, чтобы следить за ним. Маттиоли, почти настолько же сумасшедший, как и монах, прогуливался по камере большими шагами, говоря при этом, что мне не удастся его обмануть и что он отлично все понимает. Якобинец, вечно сидящий на своем убогом ложе, опершись локтями на колени, взирал на него, не слушая. Сеньор Маттиоли, убежденный в том, что это шпион, протрезвел лишь тогда, когда в один прекрасный день монах, совершенно голый, встал наконец со своей кровати и принялся нечто проповедовать, как всегда, безо всякого смысла. Я и мои лейтенанты наблюдали за этим через отверстие над дверью».