«Что ж, леди, – мысленно сказала я ей, – в моем лице перед вами еще одна женщина, готовая сражаться». На вокзал я вошла с отчетливым ощущением угрозы близкой войны.
На меня двигались толпы людей, причем все они, похоже, прибыли как раз оттуда, куда предстояло ехать мне: они сходили с поездов из Берлина, Будапешта, Белграда, а также Стамбула, судя по одному типу в феске, который следовал навстречу мне в конце процессии из женщин, детей и носильщиков, которые тащили чемоданы, корзины и какие-то длинные упакованные свертки. Сам он багажом перегружен не был.
Десятки семей стояли на перроне в окружении своих ящиков и чемоданов. Мужчины что-то кричали на плохом французском. Мне даже не нужно было чутких костей мадам Симон, чтобы ощутить приближение войны. Французские газеты продолжали твердить, что если Германия объявит войну, то наша армия атакует немцев по всем фронтам. Остановит бошей и сделает это очень быстро. Но, видимо, толпы народу на Гар де л’Эст с этим не были согласны.
Восточный экспресс полностью соответствовал описанию Мод. Я чувствовала себя так, будто вошла в шикарное фойе отеля «Палмер Хаус», только на колесах.
Я нашла проводника и стояла с ним в коридоре, болтая на английском о том, какой у них замечательный поезд и как я рада, что купила билет первого класса. Двое мужчин в темных шинелях, проходя мимо нас, разговаривали по-немецки.
– Amerikanische
[134], – успела расслышать я.
Довольно пренебрежительно. Вот и хорошо. Надеюсь, и остальные немецкие агенты или английские шпионы увидят во мне лишь легкомысленную американку, которая понятия не имеет, что направляется в Европу, стоящую на пороге военной мобилизации.
Мобилизация.
Это слово звучало для меня как-то абстрактно, пока наш поезд не подъехал к франко-германской границе. В окно я увидела отряд из – ну, не знаю – тысячи солдат, который маршировал вдоль железнодорожных путей за десятком конных офицеров, одетых в металлические каски с острыми шпилями на макушке.
Интересно, они встречали поезд? Или следовали за ним?
Немецкая полиция вошла в поезд и ходила по нему из купе в купе. Я радовалась, что у меня хватило ума сесть с двумя из немногочисленных женщин, едущих здесь. Я бы сказала, что это мать и дочь; в средствах, судя по их одежде, они не были стеснены. У них тоже были саквояжи от Луи Виттона и зонты. Я практически трясла чемоданом Мод и зонтиком у них перед носом, когда зашла в купе. Женщина постарше просто кивнула мне, но так и не заговорила.
Полицейский, стоящий на пороге нашего купе, – бочкообразный парень, на котором едва сходился китель. Мне было не очень страшно, пока он не выглянул в окно на отряд солдат, остановившийся напротив платформы, а затем вновь перевел взгляд на нас и улыбнулся. Господи Иисусе.
Полисмен поклонился пожилой даме. Она протянула ему свой паспорт, и он взял его обеими руками.
– Danke, danke
[135], – услышала я.
Из лепета полицейского на немецком я уловила только «баронесса». Пытаясь сделать вид, что путешествую вместе с ними, я поймала взгляд девушки и улыбнулась ей, когда полицейский с очередным своим danke отдал паспорт ее матери и повернулся ко мне. Но это не сработало. Со мной он был весьма строг и корректен, а голова его снова дернулась в сторону войск за окном. Мой протянутый паспорт он проигнорировал, и я поблагодарила Господа, что теперь у меня нормальные документы. Письмо судьи Крейга этот тип точно забраковал бы. Полицейский начал задавать мне вопросы по-немецки. Я, разумеется, ни слова не поняла. Лишь повторяла по-английски:
– Я еду в Страсбург на Пасху.
Но он меня не слушал, а затем отмахнулся от моего паспорта.
– Он хочет знать, куда вы направляетесь, – сказала баронесса на английском.
– Я же сказала ему – в Страсбург на Пасху.
Последовал еще вопрос.
– Откуда вы? – перевела для меня попутчица.
– Из Парижа, – сказала я.
Это, похоже, ему не понравилось.
– Вы там и родились? – уточнила женщина.
– О господи, конечно нет, я родилась и выросла в Америке, – ответила я и снова попыталась всучить полицейскому свой паспорт.
Наконец он все-таки взял его, пролистал, поднес к глазам фотографию, потом опять посмотрел на меня.
– Американка, – повторила я.
– Скажите ему, из какого вы города, – подсказала мне баронесса.
– Из Чикаго, – ответила я.
Снова последовал поток немецких слов от полицейского. Но тут я все-таки услышала знакомое слово: «Милуоки». А затем еще… или мне показалось? «Шлитц Бир».
– Он говорит… – начала было женщина.
– Все хорошо, я понимаю.
Я показала на полицейского и спросила:
– Милуоки? – Потом показала на себя: – Это рядом с Чикаго, моим домом.
Я специально произнесла это по слогам, медленно и громко.
– Он не понимает по-английски, – остановила меня баронесса. – И не важно, будете ли вы визжать на своем языке или растягивать слова.
Визжать? Несколько грубовато. Но баронесса уже продолжала, и в скором времени я узнала, что брат этого парня действительно живет в Милуоки и работает на пивоварне у Шлитца. Полицейский в конце концов отдал мне мой паспорт и ушел. Поезд тронулся, а отряд военных остался на месте.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем я поблагодарила баронессу.
– Вначале он подумал, что вы англичанка. А сейчас быть англичанином в Германии плохо, – пояснила она.
– Вот оно что, – кивнула я. – Но вы говорите по-английски очень хорошо.
– У меня была английская гувернантка. Очень властная женщина, любила командовать. Что типично для этой страны. Знаете, это ведь англичане толкают Россию воевать с нами, – добавила она.
– Вот оно что, – повторила я. Похоже, это был самый безопасный вариант ответа.
– И это очень разочаровывает, – продолжала она. – Было бы естественно, чтобы англичане были нашими союзниками, ведь мы – две саксонские нации, но они считают, что им уготовано править миром, вот и подталкивают Россию. Конечно, французы с перепугу видят боша у себя под каждой кроватью, но если они и вправду смогут рассчитывать на британскую армию, кто знает, что могут сделать эти идиоты!
Девушка что-то сказала своей матери.
– Она хочет спросить, какая она, Америка, – перевела баронесса.
– Ну, у нас полицейские не ходят по поездам, не проверяют документы и не запугивают людей до смерти – это я вам могу сказать с уверенностью.
Тем не менее, если бы этот полицейский работал вместе со своим братом у Шлитца, он, вероятно, был бы очень хорошим парнем. Баронесса сказала, что Страсбург мне понравится и что я должна обязательно попробовать одно местное блюдо под названием Flammekueche, а еще sauerkraut и вино Gerwürztraminer
[136]. Сложные слова она записала для меня на бумаге.