Алиса хихикнула.
– Забавная получается картина.
Она сделала жест, изображая, что удерживает мужчину на расстоянии вытянутой руки.
– Но я… – начала она. – Он не за одной мной приударял. Была еще Мей Моррис. Как я понимаю, она совсем потеряла голову от него, – а она ведь англичанка с таким знаменитым отцом. А потом он привез в Ирландию свою американскую любовницу. А Йейтс начал с ней флиртовать. И это вызвало жуткий скандал. Джон пишет мне, но, с другой стороны, он пишет нам всем. Диктует письма своей секретарше.
– Так вы решили, что если я американка, значит, я еще одна из его?.. – Я остановилась. – Ради бога, Алиса, я же суфражистка!
– Я тоже, – ответила она. – Но это не спасает.
Она допила свой виски.
– Ну ладно. Разбитое сердце не так уж плохо для писателя, – продолжала она. – Я даже послала ему свою поэму. – Она подняла свой стакан. – Под воздействием вот этого.
И она продекламировала мне последнее четверостишье:
– Я не знаю тебя и никогда не знала.
Но к тебе рвется мое сердце,
Когда солнечный луч
Спицей пронзает мрак севера!
Я не знала, что сказать. Но Алисе это, похоже, было не важно: она сейчас находилась далеко, со своими феями и демонами. «Подвыпил человек», – сказала бы о ней бабушка Майра.
Однако при этом она была достаточно трезва, чтобы вручить мне конверт с деньгами и подписать экземпляр своей книги.
Позднее тем же вечером я листала ее «Героев и королев» в поисках главы про Маэву, когда в голову вдруг пришла мысль: почему бы мне разом не забыть обо всех этих особах королевской крови? Про старую ирландскую знать и про новую тоже? Американцы совершенно не страдают по разным королям и королевам. И если хочется приобщиться к каким-то книжным персонажам, мы идем в кино. Я представила Мод, играющую в пьесе Йейтса «Графиня Кэтлин» и изображающую Ирландию королевой. Но почему не показать ее обычной женщиной? А Джон Куинн? Его куда приспособить? У всех этих женщин просто очень богатое воображение. Но какая подборка!
Ну вот. Дело сделано. Я положила последние десять тысяч франков на свой счет и попросила балансовую выписку. Я ожидала, что управляющий поздравит меня, но он совершенно прозаично открыл папку и достал оттуда лист бумаги.
– Пятьдесят тысяч сто сорок девять франков, – сказал он.
И тут началось самое сложное.
– Пожалуйста, я бы хотела перевести это в доллары, – сказала я и принялась объяснять ему, что покупаю дом в Чикаго, поэтому мне нужно послать долларовый чек.
Однако служащий меня не слушал. Он просто улыбнулся, вызвал свою секретаршу, и через десять минут я получила банковский переводной вексель – на десять тысяч долларов! Фантастика.
Однако снаружи меня уже поджидала злая фея. День стоял ненастный, и улицу Сен-Оноре заполнили раскрытые зонтики.
«Слушай, почему бы тебе просто не уехать? – начала фея. – И оставить всю эту ерунду за спиной. В Италии сейчас вовсю сияет солнце – в Испании, кстати, тоже. Ты ведь всегда хотела побывать в Гранаде, не так ли?»
Но я резко отвернулась от нее. Чтобы я предала дело? Никогда! Я сейчас была одной из них, женщин революции! И я жутко гордилась собой, когда вручала вексель отцу Кевину.
– Вот, – сказала я. – Я выполнила свою миссию.
– Замечательно! – похвалил меня он. – С учетом того, что привезет Питер, у нас будет больше чем достаточно.
– Он все-таки продал тот фрагмент? – спросила я. – Так он возвращается?
– Ничего определенного пока, но я получил записку от одного священника из Левена. Очень короткую. «Приготовьте комнату профессора. Ее нужно освежить».
– Я займусь этим, – тут же предложила я.
– Вы не можете этого сделать, Нора. Женщин на верхние этажи не пускают, за исключением прислуги, – пояснил он.
– Вот как, – сказала я.
Думаю, в преодолении некоторых преград женщинам не поможет даже поэтичность.
– Теперь необходимо передать деньги нашему агенту в Страсбурге.
– Вот как, – повторила я.
– А Страсбург – это как раз то место, которое так часто посещают американские туристы, – развивал он свою мысль. – Место, которое человеку вроде вас стоило бы посмотреть.
– Да, я действительно хотела бы побывать в Страсбурге. Это родина мадам Симон… – Я вдруг осеклась. – Так вы хотите, чтобы деньги туда доставила я?
– Именно, – подтвердил он. – Вернулась Мод, приехала вчера ночью. Она в восторге от того, что вам удалось сделать. Это она подумала, что из вас вышел бы отличный курьер, и потом…
– Что, она правда так решила? Так пусть передумает, потому что это совершенно не так, – решительно заявила я.
Контрабандой везти деньги через границу, а потом еще встречаться с немецким агентом? И кому, мне? Человеку, у которого даже нормального паспорта нет? Письмо от судьи Крейга в Париже-то работает, а на границе как будет?
– Простите, отец Кевин. Но нет.
А что, если меня арестуют? Я сказала ему, что семья моя будет просто уничтожена. Генриетта – та вообще умрет от стыда. А мадам Симон? Чтобы я работала на бошей? Представляю себе заголовок в «Трибьюн»: «Нора Келли из Бриджпорта арестована как шпионка». Или еще хуже. «Казнена!» Это убийственно для всех родственников. Что скажет Роза или Мейм, с ее-то патриотическим сочинением, выигравшим приз? А Эд? Боже правый. «Кузина чикагского должностного лица – немецкий агент».
Я лепетала все это отцу Кевину и даже упомянула о своем очень временном паспорте. Закончила словами:
– Простите, но этого я сделать не могу.
Он, кажется, был слегка обескуражен.
– Не нужно извиняться, – сказал он. – Вы свою роль выполнили. Мы найдем кого-нибудь еще. Я бы сам это сделал, но у меня нет приличного повода поехать туда. А подозрение вызывать не хочется.
– Надеюсь, вы на меня не сердитесь.
– Абсолютно. Наоборот, я ценю то, что вы сделали. Забудьте это, забудьте все. Помните только, что Питер возвращается, и вы снова можете возобновить свои занятия. Однако, Нора, вам в любом случае следует получить нормальный паспорт. Британия уже требует этого, и Россия тоже. Скоро дойдет черед и до Франции.
– Обязательно, – пообещала я.
Но идя уже по практически весеннему Парижу, я думала о Питере. Я выполнила свой долг перед Ирландией. Питер будет гордиться мной. Я представляла, как мы с ним поженимся и как вместе поедем домой в Чикаго. Фантастика? Но мне так не казалось, когда я шла по саду Тюильри, среди каштанов с набухшими почками и под солнышком, которое приятно грело мне спину.
Питер скажет: «Слава богу, что ты не согласилась ехать в Страсбург. Слишком опасно для двоих, которые вот-вот станут супругами. Мы должны думать о наших будущих детях». А я отвечу ему: «Да, Питер, должны. Должны».